Иван Григорьевич Братченко - Пулемётчики

укрылись моей большой, явно «бу» (бывшей в употреблении) шинелью и переждали бомбежку.

Как ни тяжело было, но мы не унывали и не думали о том, что не всем суждено вернуться назад. Устраивали в пути концерты художественной самодеятельности, рассказывали смешные истории, вспоминали дни мирной жизни.

Наш командир стрелкового взвода младший лейтенант Андрюхин работал прежде учителем. Он, несомненно, был хорошим учителем: умел ладить с людьми, увлекать их. Тонкий психолог, он мог подобрать нужный ключик к сердцу любого бойца.

И ещё одним запомнился наш взводный — он любил и глубоко знал нашу русскую литературу. На импровизированном концерте, который состоялся в вагоне, младший лейтенант вдохновенно читал наизусть Пушкина, Есенина, Маяковского. И читал мастерски, артистично.

Особое его увлечение — Пушкин. Взводный выдавал наизусть отрывки из «Дубровского» и «Капитанской дочки», письмо Татьяны Лариной, «Деревню», «Памятник», эпиграммы…

И голос у нашего командира был красивый! В этом все мы не раз имели возможность убедиться и раньше, когда младший лейтенант докладывал начальству роты или батальона. Его протяжное «Смир-но-о!» звучало как песня. Очень здорово, прямо-таки мелодично это у него получалось.

Но по-настоящему мы оценили его голос, когда он спел на том импровизированном концерте «Я помню спел чудное мгновенье». Потом рассказал, что ему предлагали после десятилетки поступить в консерваторию, что он долго колебался и все-таки пошел не в консерваторию, а в педагогический институт.

— Я очень люблю русскую литературу, поэтому избрал профессию учителя. Ну а песни — это так, для души! — сказал Артюхин. — Я считаю, что каждый человек, кроме профессии, должен иметь еще кое-что и для души. Это хорошее подспорье для главного дела жизни: для твоей работы.

После взводного выступил рядовой Соловьянчук, юноша из Житомирской области, в сорок первом окончивший десятилетку. Видимо, такую фамилию этой семье дали потому, что все в ней были голосистыми. Сам Соловьянчук пел с закрытыми глазами. Еще будучи учеником средней школы, я как-то услышал от жившего на нашей улице деда Петра Лозового о том, что соловей во время пения закрывает глаза.

— Это он делает непроизвольно, от большого удовлетворения, — авторитетно заявил дедушка Петр.

Мне тогда захотелось проверить, так ли это. Засек я в своем саду место, где пел соловей, и тихонько к нему подобрался. Он действительно выводил свои рулады с закрытыми глазами! Я так близко к нему подкрался, что мог бы даже в руки взять… Но не взял — не захотел прерывать чудное сольфеджио.

Соловьянчук пропел под стук колес несколько украинских народных песен. А «Ой, там Роман сино косе» исполнил на «бис».

Потом пулеметчик Андреев мастерски играл на кларнете. Родом он из Караганды, ушел на войну вместе с любимым своим кларнетом, на котором исполнял, по его словам, более трехсот вещей.

— У нас в роду, с деда-прадеда, все на кларнете играют, — рассказывал Андреев, поглаживая черный, как вороново крыло, инструмент. — Причем играли вот на этом самом кларнете. Когда я уходил на войну, отец сказал: возьми его, сынок, с собой — будешь бойцов веселить. Пусть он служит тебе талисманом. Вернешься с войны, женишься, будет у тебя сын — передай ему кларнет, как я передал его тебе. Но если вдруг не вернешься — на войне, известное дело, всякое бывает — то и кларнет мне не нужен…

Выступил и Степан Донец. Он умел о самом смешном рассказывать обыкновенным тоном, спокойно без малейшей улыбки. Больше всего Степан смешил юмористическими украинскими частушками.

Потом все плясали. В вагоне — тесно, даже двум плясунам негде развернуться. Поэтому выходили по одному. Дольше всех аплодировали Губареву, учителю из Иркутской области. Ему не было и восемнадцати лет. Только в июне сорок первого года окончил он педагогическое училище, получил назначение в школу, но работать не довелось — пошел на фронт. Губарев выделывал такие коленца, что казалось, вагон вот-вот разрушится!

Короче говоря, концерт удался: он украсил неустроенность нашего дорожного быта, внес новую струйку в однообразную жизнь на колесах.

Выгрузились мы на станции Малая Вишера. Вокзал был разбит, виднелись сожженные пристанционные постройки и жилые дома, вывороченные с корнем

--">