Томас Эдвард Лоуренс - Чеканка

Т. Э. Лоуренс Чеканка

Дневник механика авиации Росса, номер 352087, на сборном пункте ВВС между августом и декабрем 1922 года, с последующими заметками

Предисловие А. У. Лоуренса

В 1922 году Т. Э. Лоуренс записался в ряды ВВС под именем Джона Хьюма Росса. Со сборного пункта в Эксбридже он писал Эдварду Гарнетту^[1] 7 сентября этого года: «Я ловлю себя на том, что жажду оказаться в пустой комнате, или на уединенной кровати, или хоть на минуту в одиночестве, на вольном воздухе. Однако здесь потрясающий материал, и если бы я мог записать его…» В позднейшем письме к Гарнетту он говорит, что делает здесь заметки, «нацарапанные вечером, между отбоем и сигналом гасить огни, в постели». Из них получилась бы, по его мнению, «железная, угловатая, отталкивающая книга, такая, которую никто не взялся бы читать по доброй воле». В январе 1923 года он был уволен из ВВС, когда была раскрыта его личность, но ему было позволено снова вступить через два с половиной года, на этот раз под фамилией Шоу, под которой он все это время прослужил в танковых частях. После нового зачисления он возобновил свои записи.

В августе 1927 года он пишет из Карачи Гарнетту, что нарезал и разместил эти заметки по секциям и переписывает их по порядку в записную книжку «как подарок на рождество (только на какое рождество?) для вас». В рукописи, или в машинописном варианте, сделанном из нее, «Чеканку» прочло небольшое количество людей, включая Бернарда Шоу и Э. М. Форстера^[2]. 6 августа 1928 года, отвечая на письмо Форстера, он рассказал подробнее всего о происхождении книги; следует сравнить это с тем, что написано во вступлении к третьей части. «Каждый вечер в Эксбридже я обычно сидел в кровати, подогнув колени под одеялом, и записывал на клочке бумаги то, что произошло за день. Я пытался записать все, считая, что память и время все рассортируют и позволят мне отделить существенное от несущественного. Время прошло, пять лет и больше (это ведь достаточно долго, чтобы память осела?), и в Карачи я собрал эти заметки, чтобы сделать из них книгу… и, вместо того, чтобы выбирать, я вогнал в книгу, куда придется и как придется, каждое предложение, написанное в Эксбридже.

Я писал тесно, потому что наши одежды такие тесные, и мы так тесно живем на службе. Здесь нет никакой свободы воли. Разве я был не прав? Дж. Б.Ш., наверное, скажет — слишком сухо. Я вставил небольшие предложения о пейзаже (парк, трава, луна), чтобы смягчить иногда тень рабства. Для тех, кто на службе, нет людей на земле, кроме тех, кто тоже на службе… но мы видим деревья, и звездный свет, и животных, иногда. Я хотел выразить нашу отдаленность.

Вы хотели, чтобы я написал, как покинул ВВС, и что-нибудь про танковый корпус. Только я все еще чувствую жалость о потерянном времени, когда меня вышвырнули тогда, в первый раз. Я собирался поступить в эскадрилью и написать о настоящих Воздушных Силах, и сделать из этого книгу — КНИГУ, я хочу сказать. Это самый большой предмет, который я когда-либо видел, и я думал, что смогу его ухватить, потому что чувствовал это так остро. Но все это во мне было сломано, и я до сих пор не поправился. Я никогда снова не восстановлю тот ритм, который освоил в Эксбридже, в противостоянии со Стиффи… и потому будет неверно, если бы я пытался вымучить какой-нибудь рассказ об этом сейчас. Заметки доходят до последнего дня в Эксбридже и там резко обрываются.

Крэнвелловская часть — это, конечно же, никакая не часть, а наброски. Я не вел для нее записок… не более, чем я когда-либо собираюсь вести какие-либо дальнейшие записки о моей ВВСовской жизни. Теперь я — это ВВС, и период записок миновал. На самом деле часть о летном училище была вытащена на свет, чтобы, как вы сказали бы, снять горечь, если там есть горечь, страниц о сборном пункте. ВВС вовсе не было разрушительным, унизительным рабством все это время. Там есть солнечная сторона, и приличные отношения, и подлинная мера счастья для тех, кто не заглядывается вперед или назад. Я хотел сказать об этом, не ради пропаганды, а из честности, рискну оскорбить ваши литературные уши, но из правдивости. Я решил дать картину ВВС, и моя картина могла бы быть впечатляющей и умной, если бы я показал лишь теневые стороны… но я создавал не произведение искусства, а портрет. Если он по случайности окажется литературой (здесь я вам не верю: вы пристрастно добры), то по причине своей --">