Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Куку

улыбкой, а серые добрые глаза смотрели так ласково, совсем по-детски. Остриженные под гребенку волосы слипались от пота, как у Пикилло, а сквозь них просвечивала белая кожа. Когда встречались женщины, Куку делал необыкновенно смешное лицо, закрывал глаза и, вытянув губы, так забавно выкрикивал тонким голосом всего одно слово:    -- Ку-ку!..    Это слово было так смешно, что занавески между передними колонками распахивались, и между ними показывалось хорошенькое личико пятилетней девочки и выкрикивало таким же тоном:    -- Ку-ку, папочка!..    -- Ку-ку, цыпленок!..    -- Скоро приедем?..    -- Лошадь скверная, цыпленок, да и Альфонс умирает...    -- Бедняжка, он едва плетется, папочка!..    -- А что мама?.. А?    -- Лежит...    Этот детский голосок придавал Куку новыя силы. Но каждая улыбка маленькой девочки давила его хуже четырехпудовой гири: о, она так хорошо улыбалась, эта красавица Сафо, и у Куку падало в его лошадиной груди сердце, точно Сафо наступала на него своими крошечными ножками.    Конечно, тележка не легка, и гиря мотается, и плечи одеревянели, но всего тяжелее был смех маленькой Сафо.    -- Мне кажется, что эта проклятая степь приведет нас прямо на дно пекла,-- говорил Альфонс, когда солнце стояло уже над головой.-- Куку, ты устал?    -- Мне все равно... А степь, действительно, проклятое место!.. Альфонс, посмотри, что там впереди?    Тележка остановилась на верху поднимавшейся ребром зеленой возвышенности. Кругом ни деревца ни кустика. Придорожная трава покрыта слоем пыли,-- дождя не было ровно две недели. С той точки, где стояли наши путешественники, можно было разсмотреть развертывавшуюся пестрым ковром настоящую киргизскую степь верст на пятнадцать. Издали вид был очень красивый, но вблизи все краски бледнели, точно оне расплывались, и глаз напрасно искал хоть одной точки, где можно было бы отдохнуть. Альфонс, прищурив свои темные глазки, зорко смотрел вперед по извилистой лилии пылившей дороги. Первый холм отделялся от следующаго широкой лощиной, дно которой было занято высыхающими болотами. По очерку всей местности можно было бы ожидать, что именно здесь и прокатится бойкая речонка, но ничего похожаго не было и в помине. Зато дальше, за второй возвышенностью, как остановившаяся в воздухе птица, мелькала какая-то белая точка. Куку и Альфонс всматривались именно в нее.    -- Это церковь...-- нерешительно заметил Альфонс, не доверявший самому себе.-- Ведь похоже на церковь, Куку?..    -- Конечно, церковь...-- подхватил весело Куку.-- Это и есть Чумбаши, село, где у них ярмарка. А тут и промысла и кочевники... Мы как раз поспели во-время: завтра суббота, торговый день. Будет работа...    Куку достал коротенькую трубочку в серебряной оправе, набил ее табаком и закурил с особенным удовольствием, как человек, который заработал свой отдых тяжелым трудом. Чумбаши близко, значит, проехали четыреста верст, а это что-нибудь значит... Отдохнув у канавки, Куку вытряс трубку, запрятал ее в жилетный карман и осторожно подошел к тележке. Раскрыв драпировку, он просунул голову внутрь и застыл: в тележке, свернувшись на походном ковре, как собачонка, спала Сафо, а рядом с ней Анджелика, похудевшая и утомленная. На Куку посмотрели два темных, больших глаза и указали на спавшаго ребенка.    -- Не хочешь ли пить?-- шопотом спрашивал Куку.    -- Нет, спасибо... Не разбуди ее...    -- Скоро конец, Анджелика...    Бледное, больное лицо улыбнулось печальной улыбкой. Бедняжка так мучилась и делала вид, что спит. Ей было так душно все время, а тут еще слышно каждый шаг выбивавшагося из сил Альфонса. Ах, скоро конец,-- как это хорошо! Можно будет спрятаться куда-нибудь в тень -- так, немножко в тени, чтобы не задыхаться от зноя и пыли. С другой стороны тележки, между красными занавесками, просунулась тяжело дышавшая морда Пикилло, весело замотавшаго хвостом, когда к нему на лоб легла ласковая тонкая рука. "Скоро конец, Пикилло!".   

II.

   Киргизская степь летом, когда начинаются июньския жары, представляет однообразную и печальную картину. Голубое степное небо по целым дням безжалостно-чисто -- ни одного облачка, а сверху так и льется степной зной. Горизонт застлан тяжелой, фиолетово-желтой мглой, точно там, за этим кругом, где сливается ковыльная степь с небом, вечно дымится зарево невидимаго пожара. Весенняя свежесть травы и пестрыя краски первых цветов быстро сменяются рыжеватыми тонами выжженной солнцем пустыни. Только развевается по ветру своими султанами один ковыль, да в небе --">