Александр Эрдимтович Башкуев - Храмовник

смерти.

И еще одно. На будущее. Я готов поверить в то, что сын немецкого инженера-путейца откуда-то знает не только немецкий, но и английский с французским в придачу. Но родиться в Ташкенте, и не понимать простейших слов по-узбекски!? В другой раз — готовься тщательней! А держишься ты — хорошо.

Ладно… Посмотрим, поучим. Может и выйдет из тебя — какой толк. Крафтом я назвать тебя не могу, слишком уж ты не похож на сына того, с кем я пару лет прожил в ссылке. Поэтому…

Оформите на него — Кравцов. Кравцов Николай Иванович. Раз уж ты не смеешь звать тебя своим именем, — какая разница тебе — Кравцов, или — Крафт?

Немногие из наших воспитанников похвастаются твоими манерами с выправкой. А сие — дорогого стоит!

С этими словами человек в гимнастерке выудил откуда-то мой медальон и небрежно бросил его в мою сторону. Я сразу подхватил его и поспешил спрятать.

Когда меня вывели из учительской, ко мне подбежал старый унтер Потапыч, коий ощупал меня со всех сторон, обнял, расцеловал и, тряся за плечо, почти что воскликнул:

— Ну, — Граф! Ну, молодец! Глянулся ты! Глянулся самому Феликсу Эдмундовичу! Ты не думай, он же из благородных, — из НАШИХ! Такой же шляхтич, как ты.

Ему, — главное — чтоб Порядок! Чтоб… Ну, ты понял! Глянулся ты ему. Глянулся! Принимай отряд, Граф! Теперь ты — командир над всеми ребятами твоего возраста. Принимай отряд, Коля! Клаус…

Я шел за Потапычем, а ноги у меня были, как ватные. Я шел и плакал, я знал, что — ВЕРНУЛСЯ. Это — мой Дом. Это — то место, где еще нужны Рыцари. И придет день, когда мы наведем тут Порядок. А я найду их… Я их помню. Я помню взгляд Феликса Эдмундовича, коим он следил за мной, когда я смотрел на показанные мне фотографии. У нас — что-то вроде негласного договора. Я выучусь и исполню любой Приказ Феликса Эдмундовича. А он мне отдаст всех этих. Всех — до единого. И смерть их не будет легка. Ни одному из них я не пущу пулю в голову. Я… Я знаю, что я с ними сделаю! И с ними, и с их покровителями. Из этого… Из Ленинграда и области. А потом я поеду в Германию. Мне очень нужно поехать в Германию!

Бейт Жрица The Enchantress La Papesse Die Hohepriesterin

Цикл Пользы — Зарождение

Валансьенн, 1147 год

Меня разбудили колокола. Я приоткрыл глаз. Сквозь слюдяное окошко пробивался робкий рассвет. А колокола били, звонили на все голоса: «Вставайте, вставайте, провожайте Героев на Правое дело!» Я отсюда услышал, как в городе распахиваются ставни, кричат петухи, да собаки брешут на такой шум.

Рядом со мною заворочалась моя жена. Ну… Не совсем жена. Я — наследный граф Александер ван Геннегау живу с Ребеккой — дочерью торговца сукном Исаака из Валансьенна.

Это — не мезальянс. Я — младший из четырех сыновей моего батюшки и вероятность того, что из наследного графа я стану — граф истинный скорее теоретическая. Исаак же — самый богатый человек в моем городе. Я же — градоначальник. Я охраняю гешефт и все привилегии моему тестю, он ссужает деньгами мою городскую управу.

Много раз кюре намекал мне, что — не стоит Бога гневить. Да — я христианин, она — иудейка. Я — Власть Светская в сием городе, ее отец — Власть денег. Неужто нельзя крестить «эту жидовку и не подавать соблазн пастве»?

Много раз местный раввин заводил разговор, — Все что Господь ни делает — все к лучшему. Ты любишь девицу, она любит тебя, душами вы прилепились друг к другу. Почему б вам, синьор, не прийти к Вере Истинной? Девица живет с вами в Грехе, что печалит ее благословенных родителей, а вам — все равно…

Нет. Не все равно. Я — Рыцарь. А стоит мне принять Обрезание и — конец. А я ничего, кроме как — воевать, не умею. Не приучен я к этому. Почитай с четырнадцати лет я в седле — служу моему Императору и Германской Империи. Пятнадцать лет я в седле…

Три войны. Пять шрамов. Однажды был взят в плен. Бежал. Сам взял в плен с десяток баронов противника. Получил за них большой выкуп. На деньги сии возвел Храм Пресвятой Богородицы и подновил стены моей родной крепости. Люди мои — молятся на меня. А я…

Я не могу найти себе места. Видите ли…

Все три прошедших войны мы — германские бароны вели с преступною, наглою Францией. Я сам — говорю по-французски. У моего города — французское имя. Я лучше понимал язык моих врагов на сих войнах, чем моих командиров, присланных из Германии.

И вместе с тем… Французы, входя в наши — немецкие города, страшно в них зверствуют. Что делают с женщинами --">