Жорж Бордонов - Огненный пес

но невероятно подвижные и чувствительные уши ловили каждый звук, безошибочно определяя его происхождение и расстояние, с которого он исходит, полной грудью вдыхал он запахи животных, правда, значительно ослабленные резким и очень близким запахом смолы и затхлым, пресным ароматом лесных грибов. Постепенно взъерошенная на спине шерсть волка улеглась. Он облизал губы, прислушиваясь к биению собственного сердца, чувствуя, как бежит под его кожей жгучая кровь. Мелкой, неслышной рысью он вышел из своего укрытия и, пренебрегая защитой покрова чащи, пошел вдоль опушки леса. Темнота покорно расступалась перед ним. Кабаны уходили в густой орешник. Одна самка кабана быстро заталкивала рылом своих полосатых детенышей в укрытие; лисицы умолкали и удирали со всех ног, панически вытянув свои хвосты, в темный терновник, в непроходимые заросли кустарника. На вершине одной скалы он заметил трех оленей; их громадные рога четко вырисовывались на фоне неба и напоминали остовы каких-то кораблей. Они искали поединка. Но старый хозяин леса не был голоден. Он обходил свои ночные владения. Откуда пришел он? Из другого леса, возможно, издалека, выгнанный травившей его, завывающей сворой собак, бегущих впереди лошадей с наездниками, которые трубили в рожок всякий раз, когда полагали, что он пойман. Но он экономил свои силы, прибегая к множеству хитростей. Пересекал деревни, перескакивал мосты, пока, наконец, после двух дней преследования не достиг этого леса. И здесь, в лабиринте поросших зеленью ущелий и ложбин, злобные собаки потеряли его след…

Но он все еще бежал, и волнами ходили его мускулы на спине. И по-прежнему повсюду маячили, прыгая, эти горящие огоньки, подобно блуждающим огням, мерцающим летней ночью то на одной ветке, то на другой и усыпающим гниющие деревья и растения. Стволы пихт задевали его жесткую шкуру, и тяжелые, неровные их ветви проносились над его головой. Зайцы спасались бегством, сложив уши, сведенные судорогой от страха пушистые шарики, подскакивающие в воздухе с необычайной резвостью. Широкие лапы старого волка то вдавливались в пористый мох, то сминали нежный ковер молодой травы, то взрывали облитые лунным светом кучи опавшей листвы. Крупная голова расталкивала пелену тумана, плотно окружавшего кустарники. Временами он принюхивался к чему-то, и тогда рычание сотрясало его грудь; губы поджимались, глаза начинали сверкать. Он побежал по тропинке, вьющейся между скал, которые, ударяя его своими выступами, подгоняли, как шпоры. Накануне, где-то в этих местах, наверное, возле вот этих могучих стволов сосен, собаки обложили волчицу. Наиболее горячие из них уже поплатились за это своим незащищенным горлом, но подоспели два всадника, и человек, приблизившись, всадил клинок в ее раскрытую пасть, а другой, его спутник, рогатину в ее темный бок. Стоя на скале, старый волк видел всю эту сцену, сопровождаемую улюлюканьем охотников, обреченно думая о том, что повсюду можно натолкнуться на людей и их остервенелых помощников, эту собачью нечисть!..

Сверлящий взгляд его пронизывал бескрайнюю темноту, шарил по разделенным ручьями и унизанным белесыми цветами полянам. Чуть ниже скалы нависали над самым прудом, тянувшимся в даль между бесформенными зарослями. Темные холмы, обступившие это место со всех сторон, высились в какой-то мертвенной застылости. Но луна осыпала пруд капельками ртути, мелкой, мерцающей в темноте серебряной монетой. Напротив, почти в один уровень с рекой, окопался небольшой дом, и бесформенный хаос гигантских скал, от которого падающий с неба свет оставлял только абрис, нависал над ним. Дом с очень низкой и продолговатой крышей имел два этажа. Рядом виднелось несколько крытых соломой пристроек.

В доме были закрыты все окна, за исключением одного, которое, несмотря на позднее время, светилось. Этот небольшой светящийся оранжевый прямоугольник, этот свет человека завораживал волка, и он ничего не мог с этим поделать. И вновь вой вырвался из его горла, но на этот раз он был более резким и требовательным. Другое завывание раздалось ему в ответ. Потом еще одно, и все смолкло. Он взвыл сильнее, словно исторгая из самой глубины своей плоти какую-то горькую жалобу или зов. Другое завывание донеслось до него, но оно было таким далеким, слабым и робким! Да! Стая поредела, она была уже почти сведена на нет! Что-то подобное воспоминанию пронеслось в его сумрачном мозгу… Еще совсем недавно такая перекличка --">