Виктор Владимирович Ремизов - Воля вольная

Виктор Ремизов. Воля вольная

1

Генка завязал веревку, подергал привычным движением, надежно ли, и пошел к лодке. Старая расползающаяся «обяшка», заброшенная по случаю вертолетом, стояла кормой к берегу с набранным неводом. Генка, гремя пустыми бортами, столкнул лодку, сел на весла и стал выгребать поперек улова^[1] к струе. Невод толстым змеем выползал из кормы, поплавки бренчали о край, грузила с хлюпаньем и брызгами падали в воду. Утреннее солнце выглянуло из-за горы, начало согревать. Ледок, налипший на сланях и бортах, потек тонкими струйками.

Не торопился, легко опускал в прозрачную воду грубые весла, тесаные из сухих лиственниц, и время от времени оборачивался за спину: выводил замет к началу струи. Весь август так вот рыбачили они с Мишкой, и все шло по привычке — за день сколько раз невод заведешь... Генке тогда, летом, как будто все равно было: много там рыбы, мало. Заводили, вытягивали, Мишка выбирал самок и бросал отцу, а тот, зажав сигарету в углу рта и наклонив голову набок, вспарывал тонкое серебряное брюхо. Нежные фиолетово-мясные икряные ястыки^[2] бросал в таз, рыбу в воду. Иные самки, лишенные смысла, стремительно уходили на струю, оставляя бурый кровяной след.

Но то в августе, недалеко от поселка и ради денег. Сейчас Генка ловил у себя на участке, в своей речке, и не икру, а рыбу для охоты. Ему важно было, что он там зацепил, и он нет-нет, поглядывал.

Полотно кончилось, веревка, привязанная за корму, натянулась. Дуга поплавков плясала по рябой зелени воды, как раз охватывая все улово. Охотник, налегая на правое весло, закручивал к берегу.

В сужающемся пространстве невода испуганно метались темные спины. Уйти можно было только через верхний урез, через поплавки, для чего надо было всплыть наверх и показать себя, но как раз этого рыбы боялись и тупо рвались сквозь прочную, заскорузлую решетку невода. Перескакивали самые отчаянные, те, что шли ва-банк, но таких, как и среди людей, находилось немного. Остальные, вся разноперая ватага, — полосатая тяжелая кета, серебряные гольцы, длинноперые вольняшки-хариусы — всей толпой упирались в мотню и держали невод, помогая Генке маятником сваливаться к берегу и окружать самих себя. Он всегда удивлялся: рванули бы вниз по течению, все бы и ушли, и ничего бы он не сделал. Даже вместе с неводом ушли бы, вон их там сколько. Но это было против не ими установленных законов, которые они никак не могли нарушить. Генка, легко подрабатывая веслами, приближался к берегу.

Хорошая была яма, глубокая, он и базовое зимовье здесь поставил, потому что лучше рыбалки по всей Юхте не было. Лодка алюминиево зашуршала носом по гальке, Генка выскочил на берег и схватился за веревку. Невод, полный рыбы, сам затягивался в обратное течение улова. Генка потянул руками, понял, что не осилит, и, накинув веревку на плечо, как бурлак уперся от речки. Косяк сдавался, сзади уже как следует забурлило и заплескалось. Генка вытянул край невода на берег, захлестнул за специально вбитый, прочный кол и, крякнув довольно, вытер мокрые руки о грязную рабочую куртку. Сигареты достал.

Рыбы было много. Она уже не могла биться, давила друг друга на мелководье. Обреченные рты хватали воздух сквозь сеть, жабры хлюпали и пускали пузыри. Генка по привычке присел на корточки, разглядывая живые, тугие тела. Покуривал спокойно и благодарно, думал, как завтра еще раз заведет и хватит. Хорошо попало — на весь сезон — и собакам, и в капканы.

Он любил эти первые дни перед началом охоты. Речка, лес — все было заново. Все чуть-чуть другое. Старого корефана, с кем год не виделся и кому рад, так рассматриваешь. Поседел, шрам новый, морщины на лбу, раньше вроде не было... Так и здесь. Берег обвалился в речку, тропу засыпал, вековую лиственницу вывернуло поперек поляны, чуть не на избушку. А еще больше всяких мелочей... все было поновленное. И в этой вечной и незыблемой повторяемости — что все обязательно будет точно так же, как и в прошлом, и позапрошлом году, но все надо будет узнавать заново — Генка чувствовал большую радость, может, и сам смысл существования. Его прямо над землей, над его речкой и тайгой, подымало от ощущения свежести и нескончаемости жизни. И казалось ему в такие минуты, что так будет всегда, всегда и всегда. Что никогда не будет по-другому. И он каждую осень — всегда и всегда — по какой-то немыслимой дружбе с Господом Богом будет заезжать на свою Юхту, и все будет --">