Андрей Донатович Синявский (Абрам Терц) - Кошкин дом

бездействует, не в силах расцепиться и прекратить надругательство, и некому сказать со злорадством, что попался, который кусался. Так ведь недолго себя придушить по ошибке. С переляку, с бухты-барахты. Доказывай потом, что без дурных намерений. Клешня сама норовит перекусить морщинистое петушиное горло, и, пытаясь ее удержать, ты хватаешь не пустой звук, а чью-то куриную руку. Опасность, как всегда, выскальзывает у нас из-под пальцев. — Молчи! молчи! — говорю самому себе. — Курносая скоро вернется. Смерть не за горами! Смерть во все привносит свой саркастический смысл и поджимает обиженно губы, будто ее и не было.

Полная беспомощность. Откатываюсь назад на колесиках и мгновенно засыпаю. О чем писать, говорить, если я чуть что отключаюсь и не могу остановиться? Мне пора. Пальцы перекручены и не могут попасть в собственную прорезь. Пуговицы не слушаются. Все шиворот-навыворот. Завадили, бляди? Вечно не тот номер. То ли это был маршрут, по которому мне было велено если не послать телеграмму, то срочно лететь и билеты уже заказаны, либо с кем-то должен был непременно пересечься. В условленном месте, но с кем персонально, где, — голова садовая, — потерял из вида. Действительно, пока до Бога дойдешь, все ноги обломаешь. Однако не исклю-чается, что речь идет о романе, да к тому же о романе, всем, кроме меня, хорошо известном, вроде «Робинзона Крузо» или «Острова сокровищ», от знакомства с которым зависит ваше личное счастье и взаимное процветание.

Боже, каким ореолом он был окружен, этот недосягаемый остров, в мои школьные годы и как долго не давался в руки, но и не оставлял в покое. Прельщал, как питон в раю. Вот что самое пронзительное: желтоватый заманчивый колер переплета.

Все кругом — и в школе, и во дворе — сходили с ума и прыгали в восторге вокруг этих островов. Я один еще не читал по своей пролетарской отсталости. У-у-у! Как я им дико завидовал, буржуям!

Наконец маменька, служившая в городской библиотеке, принесла-таки с работы долгожданный роман, но запретила читать поздно вечером и оставила на утро завтрашнего громадного дня. Всю ночь вертелся и не сомкнул глаз в ожидании своего воскресенья. Пока не проснулись мама с Вивой. Значит, уже можно вставать. О, Боже, скольких душевных мук нам стоит любая безделица! Другой бы на моем месте… Нет, глубоким стариком я не сержусь на мать с отцом. Они знали, что делали, отодвигая от меня любимую книгу как можно дальше.

Итак, я уселся с утра на низенькой детской скамеечке, выпиленной на уроках труда своими руками старшей сестрой моей Вивой и вошедшей в семейный состав домашней мебели-утвари, и погрузился в божественный мир путешествий и приключений. Запомнилась картинка, кинутая в аквариум (да, у нас, как у всех нормальных детей, был аквариум) в образе золотого шнурка, спасительной петли ловкому Робинзону, и мы с ним, по аксельбанту забравшись на.покинутый бриг, нашли там уйму необходимых вещей и продуктов, позарез полезных каждому мореплавателю, засевшему, как в крепости, на необитаемом острове. Каждому путешественнику в конце пути необходим необитаемый остров.

Все собираюсь освежить в голове инвентарную опись предметов, обнаруженных на том корабле, с таким простодушным жаром, что диву даешься на первобытный реализм, да роман как в воду канули — пиши-пропало. Не беда, прейскурант Робинзона Крузо принесет урожай сам-друг нашим внукам и правнукам. Суеверным страхом и пиитическим ужасом поразила меня также картинка, смысл которой лучше всего раскрывает таинственная подпись под ней: «Это была нога человека!». Советую посмотреть. Вообразите, Робинзон, как не знаю кто, истосковался по людям, но от первого же человеческого следа на прибрежном песке у него волосы дыбом и мураши по всей спинномозговой оркестровке! Сколько воздуха в этой ничтожной сцене и какой огонь! А что поделаешь? Людоеды! Лишь боюсь, не повинны ли тут старческие провалы ума вкупе с мнимыми воспоминаниями. Если не ошибаюсь, конфабуляцией называется. Не шалит ли Мнемозина? Рассеянный склероз, прогрессивный паралич… Как бы нам не забыться вечным сном, не заметив, что происходит. Где же тогда будет набрано «продолжение следует»? Есть такое мудреное слово в медицине, и я с ним уже сталкивался не однажды. По-научному — амнезия. Вернешься домой с улова и хоть бы хны. Разводишь не второпях руками. Улизнула золотая рыбка.

Был у меня милый старик — тоже из разговорчивых, с выражением неизлечимой болезни на

--">