Эна Трамп - Рэга

*
— Сидишь?

— Сижу.

— Хочешь, за водкой тебе схожу.

— Не надо, — сказал Матвей. — Я бы покурил. Но не эту твою…

— У меня есть сигареты.

— Не надо. Иди спать.

— Сейчас пойду. — Пётр потянулся и зевнул. Он был в трусах. — Про войну думаешь?

— Не думаю.

— Представляю, у них в «Цахале». Эту розочку… — Пётр сел. — Хотя… мэйнстрим… — снова зевнул. — В одном помещении пятерых не найдешь, неразрисованных. Как кожное заболевание. Фу, гангрена…

— На себя посмотри. Тебе качаться нужно.

— Ты мне все-таки не папаша, — заметил Пётр. Искоса глянул на свой голый живот. — Я головой работаю, — заметил. — Что такое жир? Это клеточный запас. Завтра будет блокада. Авив умрет, а я нет. К примеру, в Китае к худым отношение несерьезное. В принципе, у нас тоже…

— Второй раз фарс, — сказал Матвей.

— Какой фарш? А, про розочку… — Пётр нашарил свой пар; выдыхая: — Интересно, он спит сейчас? — Авив поехал в гостиницу, они не настаивали. Все устали. — Я бы сказал, что и первый раз недалеко. Не убедили меня, вы оба.

— Он умер, — сказал Матвей.

— Кто?.. как? Ты не говорил.

Матвей молчал. Пётр молчал.

— Он его вроде искать собирается.

Матвей пожал плечами. — Пусть ищет. Максим, его отец, — последний, кто о нем может знать. Хотя… по прописке… Мать может. Он все время там был прописан… Но он туда не доедет.

— Почему?

— Далеко. Языка не хватит.

— Вроде нормально изъясняется, — сказал Пётр. — Так почему ты не сказал ему?

«Разве о таком говорят?»

— …Ты сказал, что не видел его.

— Я и не видел.

— Откуда знаешь?

— Она звонила мне, — сказал Матвей. — Его друг, бывший друг, а ее муж, в него выстрелил. Я сказал, что не пойду никуда. И посоветовал им — пусть сам идет сдается.

— И что?

— Больше не звонила.

— А точно? — спросил  Пётр. — Умер.

Матвей посмотрел на него.

— Он его бросил там, на снегу. С огнестрелом, ночью.

— Плохо, — сказал Пётр.

— Четыре года прошло, — сказал Матвей. — Больше… пять. Не считал. Не помню.

— Плохо, — сказал Пётр. — Надо сказать ему. — На мгновение из медведя-гризли сверкнул прежний — неуправляемый Петя. — Я скажу.

— А я скажу, что ты врёшь. Сочиняешь. Подкалываешь его. — Пётр моргнул. — Нельзя говорить, — сказал Матвей. — Она сказала, потому что знала, что от меня никуда не пойдет.

Пётр глядел.

— Это не твое дело, — сказал Матвей. — Только их теперь. Что они сделают — то и будет. Если он сдался — то он уже полсрока просидел. Ну, треть.

— Если нет? — Пётр наконец проглотил камень, заткнувший ему горло.

— Не знаю, — сказал Матвей.

Пётр помотал головой. Встал. Снова сел.

— Ты о войне не думаешь, — заговорил. — А я думаю.

— У тебя возраст призывной.

— Я гражданин другого государства.

— Авив гражданин другого государства. Ты дурачок? Границы ползут, как гнилая мешковина. Ленина читал? «Империализм как высшая стадия капитализма», у вас теперь не изучают. Тебе полезно было бы.

— Как же ты живешь, — сказал Пётр, как старик.

— Я два года живу условно. Не два года: вся предыдущая жизнь — условно. Речь идет об уничтожении человеческой цивилизации, если ты не заметил. И добро бы — что такого хорошего в цивилизации? — но ведь и всё за собой потянут. Эти все трагедии — предыдущего мирного времени. Остались там. Как: «живые позавидуют мертвым». …Вас, конечно, жалко. Вы этого — еще пока — не заслужили.

Пётр разогнулся.

Маленький Петя спрятался в недрах большого тела. Нет: не спрятался. Растворился, в каждой клетке в равномерной концентрации.

— Противно слушать тебя, — легко, с фирменным жестоким весельем. — Это такая отмазка за то, что всю жизнь не делал ничего. Распутывайся, я тебе мешать не стану. С этим Авивом… с своим этим другом, которого ты бросил валяться на снегу.

— Вернись, — сказал Матвей.

Пётр тормознул у двери. Неспешно повернулся.

«Не тянешь на мою совесть».

Матвей подозревал, что кроме черного юмора за этим ничего не стоит.

Цинизм в такие годы обещает полное слияние со средой в грядущем.

— На кого ты учишься, напомни.

— Самолеты. — Пётр пошевелился. Не стесняясь живота, не стесняясь трусов: — Может, и гражданские, — (юмор). — Это такая отмазка, чтобы не пойти на передок, — упредив сарказм.

Да. Но… нет. Он вспомнил: «плохо». И вот это «противно [слушать]» — вместо «смешно».

«Он мой друг».

— Иди.

* * *

--">