Игорь Иванович Шкляревский - Золотая блесна. Книга радостей и утешений

Игорь Шкляревский

Золотая блесна. Книга радостей и утешений

1

*

На станции Чупа нет ни души. И только солнце в полночь светит сквозь осины.

Такая тишина, что стыдно идти по деревянным тротуарам.

Шаги стучат в конце безлюдной улицы, а ты еще идешь туда — весь на виду.

Тихая школа, почта, лесопильня — со штабелями свежих досок во дворе. Ворота не закрыты, сторож спит. В белые ночи не воруют.

«Прием грибов и ягод», бывшая часовня. Толстые стены держат идеальную прохладу для сохранения морошки и брусники, но до брусники далеко, и на дверях замок.

Пустая улица спускается к заливу. На берегу сидит мой брат Олег и смотрит, как по зеркалу воды расходятся круги, в трех шагах от Полярного круга.

Мой друг Марухин перекладывает наши сумки и коробки, надписанные, чтобы знать, где что лежит. Перечисляю с удовольствием: говядина в желе, швейцарский твердый сыр, цейлонский чай, вино сухое красное «Барон» и «Каберне», приправы, лук, подсолнечное масло. Отдельная коробка — соль. Помол № 1.

Когда все есть, приятно вспоминать о бедности.

Как легко мы раньше собирались! Одна рука всегда была свободной.

Водители грузовиков не брали денег. Машину встряхивало на ухабах, но я стоял, держась за доски кузова, и струи воздуха текли по рукавам, сжимая тело до восторга.

Завидев поворот на Баркалабово, я барабанил по кабине. Водитель тормозил, и я легко выпрыгивал из кузова, кричал «спасибо!» и ничего не забывал, забыть мне было нечего.

— Как легко мы раньше собирались! Одна рука всегда была свободной…

— Но лучше, если руки заняты, — смеется брат.

До устья С, — реку не называю, плывем на катере хлебопекарни. Березовые острова перевернулись и висят в заливах.

Запах свежего хлеба, голодные чайки в зеркальной воде. Конечно, это все воспоминания, написанные в настоящем времени.

Тогда я просто плыл среди неясных образов и отражений, устроившись между бумажными мешками, еще не потерявшими тепло.

Необъяснимое влечение души к пустому горизонту…

Катер с хлебом ушел на острова к биологам.

Марухин что-то ищет в чемодане, завязывает и развязывает рюкзаки и смотрит на часы.

— Ты что-то потерял?

— Не знаю, но чего-то не хватает.

— Не ищи!

— Почему?

— Ты ищешь темноту, ее не будет.

— А! — говорит Марухин и хохочет, — теперь нашел. За это надо выпить.

— О! — говорит Олег.

Недалеко от нас монахи-рыболовы, приехавшие из Кеми, распутывают сеть. Ветер сдул комаров, и на лицах монахов — блаженство.

Марухин аккуратно режет хлеб на валуне. Зовет гостей:

— Пока нет комаров, давайте выпьем.

Монахи вежливо смеются. Марухин с умилением подносит старшему зеленый огурец и полную эмалированную кружку.

В заливе протянуло рябь, и снова — зеркало. Заныли кровососы.

— Комары отвлекают от вечности, — голос Олега.

Монахи соглашаются, кивая и закусывая.

— Если было начало, значит, вечности не было?

Молчание и звяканье стекла по краю кружки.

— Какая же это вечность, если ее не было до начала? Вечность была всегда.

— Одно другого не исключает, — говорит упитанный.

— Не исключает, — повторяет братия.

На мгновение я засыпаю и вижу бельевую веревку, протянутую над заливом. На ней висят рубахи брата и моя, заштопанные на локтях, висит наш могилевский двор. Здесь появляется и не такое! Концом удилища здесь я дотягивался до Гомера!

*

Справа от нас — Морской порог, триста метров ревущей воды. Опустишь руку, и ее отбрасывает.

Напротив нас — леса и за спиной — леса, раздвинутые узкой полосой залива, а возле нас, на этом берегу — развалины пустой деревни.

Крыши просели, окна заросли крапивой. С холма на огороды забрели березы и подходят елки. Полки генералиссимуса Хлорофилла! — как сказал браконьер из Чупы.

Люди ушли, и мне совсем не жалко, что они ушли. В прозрачной голубой воде остались их бутылки и дырявые резиновые сапоги.

Уцелел только дом на холме, большой

--">