Юрий Петрович Власов - Белое мгновение

показывая назад, приказал псу: — Место!

Илим поднял морду. Я прикрикнул. Он прыгнул. И с укоризненным кряхтеньем разлегся на заднем сиденье.

Я сел к Дмитрию.

— Поезжай потише, — попросил я. — Невольно стану следить за шоссе, а забот и без того хватает.

Дмитрий кивнул.

С километр мы ползли на первой скорости по жидкому глинистому проселку, сдавленному могучими елями. И свернули на бетонку.

— Началось, — сказал я о соревнованиях. Перед нами бежала ровная дорога на Москву.

Дмитрий покосился. И, улыбаясь, стал рассказывать о своих похождениях. Он был холост и влюбчив.

Только в Химках, когда мы в колонне грузовиков съезжали на кольцевую дорогу, я вспомнил неуютный зал «Шахтер», в котором предстояло выступить. «Мне всегда в нем не везло, — думал я. — Все решили, что я три года прятался, чтобы тайком набраться огромной силы. А на самом деле я очень ослаб. Я порвал со спортом, всерьез боясь, что он засосет меня и лишит другой жизни. Я стану рабом «железа», рабом своего успеха. И после, когда сила уйдет, превращусь в приживальщика от спорта. Буду ныть. Жаловаться на неуважение. Добиваться почетных должностей».

Боязнь такого позорного конца и любовь к литературе заставили меня решительно порвать с «железом», когда я был еще полон сил.

И я месяцами не заглядывал в зал. Похудел. Костюмы висели на мне, как с чужого плеча. В редкие тренировки мой позвоночник уже не выдерживал даже незначительных тяжестей. Мышцы опали и обрыхлели. И голова кружилась под разминочными килограммами. Я с удивлением думал о рекордах, как же я прежде их устанавливал? Они казались мне чудовищными.

Вернуться в спорт, в прежние свои измерения стоило огромного труда. Но сейчас мне не хотелось об этом вспоминать. Я стал глядеть в окно, рассеянно слушая Дмитрия.

В деревнях палили листву. И голубые дымы размывал ветер. Лопнули почки, и нежная зелень обметала березы и кусты. Коровы, ошалевшие от зимнего стояния по сараям, вынюхивали воздух и ревели. Высыпали на тропинки куры. И пес часто дышал над моим ухом, долго разглядывая их.

Я отвлекся и теперь не мог заставить себя слушать Дмитрия. Я вспомнил усталость последних лет. Черной пеленой она прошла через меня, вызвав слабость и дремоту. Я подумал об усталости, которую нужно пережить, чтобы нарастить результат вровень с победным. И тогда снова вспоминались строки о Гамлете из статьи Белинского. Они преследовали меня все годы в большом спорте: «..на каждом шагу падает под тяжестью подвига, предпринятого не по силам!..»

Я знал, к каким мыслям приведут эти раздумья. И они промелькнули угасающей тенью: «...усталости чуждая правда...»

Мы свернули с кольцевой дороги. Дмитрий сказал: «Через десять минут «Шахтер»... Так вот... Женщины для меня единственное, ради чего стоит жить... Придется тащиться за ним. — Дмитрий кивнул на лесовоз. — Знак «Обгон запрещен». — И уже другим тоном сказал: — Перед женщиной склоняются грубость и ...смерть! Да, да! — Посмотрел на меня. — Женщина сильнее смерти, она рождает жизнь. Жалок и несчастен, для кого любовь только смятые простыни и похоть... Я в непрестанном восхищении перед женщиной...»

Впереди надрывно ревел дизель, выбрасывая клубы черного удушливого дыма. В лобовое стекло таращились толстые срезы бревен. Бревна подпрыгивали на ухабах и опять с грохотом мерно покачивались.

Мы подъехали к залу. Я вылез из машины. Увидел тренера. А с ним ребят. Мы закрыли машину, оставив щелку в окне для пса.

А дальше все происходило, как в бреду. Словно мир подернула душная жаркая завеса. Говор публики, запах растирок с арены оглушили меня. Я думал, что навсегда распрощался с ними, а они, оказывается, ждали меня. Я механически следовал за тренером, здоровался, пожимал руки, шутил, улыбался, заново переживал давно забытые ощущения.

И во всех глазах читал жадное любопытство. Не доброжелательство, а любопытство. И от этого волнение усиливалось.

Я думал: «Что бы ни было, а снова возвращаюсь к «железу». Что же это за прочные связи? Неужели никогда не порву их? Как плен. «Железный плен». В эти минуты мне была горька и унизительна зависимость от спорта. Я не выдержал испытания новой жизнью и бежал в спорт, в привычное, надежное. Пусть тяжелое.

Тренер переживал не меньше. Он что-то пояснял мне, а я спрашивал. Восточное лицо его отливало нездоровой желтизной. Большие глаза ввалились, и на чистом лбу расходились сухие, горькие морщины.

— Вот сюда, направо, — буркнул тренер, --">