Юрий Александрович Фанкин - Молитва в бездождие

Сейчас, ввечеру, эти радующие глаз избы были окутаны не столько серой мглой, сколько голубоватым, саднящим горло дымком.

Фатей не ожидал встретить гуляющих на пути: ну кому придёт в голову дышать перед сном таким воздухом? Но, похоже, для кого-то и домашняя духота оказалась не слаще горьковатого дыма.

Не дойдя до Агашиного проулка, Агафоновы встретили двух сестёр-дачниц, приехавших в отпуск навестить свою заколоченную избу.

Послышался тихий рессорный скрип… Это вышли на прогулку старомодная, в соломенной шляпке, городская бабушка и её внучка-инвалид. Чтобы не упасть, девочка, страдающая церебральным параличом, катила перед собой пустую детскую коляску.

Постукивая палкой, показалась на дороге престарелая Акулина, над которой так любит подшучивать деревенский озорник Серёга Черкашин, по прозвищу Агдам. Встретит Агдам бабушку на улице, весело ощерится: “Бабушка Акуль, ты родом откуль?” “Известно, откуль! - ответит бабушка. - Из Берёзовки!” “Ну-ну! - согласится Агдам. - А я-то думал: из Туртапки!” “Из какой такой Туртапки?” - удивится бабушка. “Из той Туртапки, где шьют коровам тапки. Чтобы копыта себе не повредили…” Прищурится подслеповатая старушка: “А ты, случаем, не Васьки Клёка, покойного, сын?” - “Да. А что?” - “Уж больно ты горазд языком молоть…”

Ладно бы один Агдам её разыгрывал… Кажется бабушке, что вся её остатняя жизнь превратилась в сплошной розыгрыш: то пошутят, что дым в Берёзовку из самого Подмосковья пришёл, то родная внучка, глазом не моргнув, скажет: “Знаешь, баушка, откуда у нас куриные окорочка? Из Америки привезли…” Покивает бабушка - так-так, внученька! - а про себя подумает: “Враньё! Чистое враньё!”

Вот и сейчас, вытирая заслезившиеся глаза, бабушка пытается понять странный, ускользающий от неё мир: “И откуда всё-таки этот вонючий дым взялся? Не из Америки же его пригнали. Всякие дымы знавала, а такого, дурного, ещё не видывала. Да, было дело, по весне сухую траву палили, по осени ботву жгли. Так накадят, что за версту учуешь. Правда, дым какой-то лёгкий был, душистый. А сейчас будто поросёнка палят…”

Идёт Акулина робким стреноженным шагом, то и дело останавливается. Приложит клюшку к груди, словно рабочий заступ, и внимательно, порой с заметным испугом, оглядывается по сторонам. Кажутся ей избы в дымном полумраке какими-то чужими, незнакомыми. Будто и впрямь оказалась в неведомой Туртапке. Хорошо, что знакомые по дороге попадаются. Это успокаивает…

- Здравствуйте, Акулина Петровна! - говорит Фатей. Он всегда называет бабушку, “вышедшую из годков”, по имени-отчеству.

- Здра-асьте, ми-иленькие! - напевно отвечает Акулина. - Ножки решили подразмять?

Какой там подразмять! За день на огороде Фатей и Аннушка так уходились, что впору пластом ложись. Однако им не хочется разубеждать старушку. Аннушка интересуется здоровьем Акулины.

- Какое в мои годы здоровье! - говорит бабушка. - Хожу еще. Родным не в тягость, и на том Господу спасибо!

Старушка, похоже, намолчалась за день, и теперь ей хочется поговорить. Фатей и Аннушка терпеливо слушают. Поддерживая разговор, задают вопросы, которые можно было бы и не задавать. Облегчив душу, Акулина смолкает.

- Заболтала я вас! - говорит она. Глаза моргают плачуще, виновато.

- Ну что вы! Что вы! - дружно успокаивают Агафоновы и тем же неторопким, прогулочным шагом следуют дальше. И никто не догадывается, что сегодня на их долю выпала особая “миссия”…

Неделю тому назад староста Василиса, опасаясь пожара, решила организовать в Берёзовке ночное дежурство. Начала она со своих, деревенских, а потом решила обратиться к Агафоновым, которые, наезжая в деревню давно, из года в год, уже успели превратиться в коренных жителей.

- Может, подежурите? - вежливо предложила Василиса. Фатей улыбнулся: - А как насчёт колотушки?

- Ишь чего вспомнили! - удивилась Василиса. - Ходили когда-то с колотушками. Да и рында была. Пожарку свою имели. Каждый знал, с чем на пожар бежать. Кто с вёдрами, а кто с багром… А теперь в город придётся звонить. Пока доедут, полдеревни сгорит!

Взамен колхозной рынды, которая не только на пожар звала, но и отбивала рабочий полдень, Василиса повесила напротив своей избы, на старой ветле, прохудившийся таз - может, хоть на него не польстятся местные ханурики, - а тележный шкворень спрятала под лавкой, возле крыльца: бейте, если что!

Гасли окна. Среди ночного безлюдья два пожилых человека, гуляющие из конца в --">