Милош Црнянский - Роман о Лондоне

просматривается в Лондоне Црнянского совершенно явственно, так, что явственнее и нельзя. Вавилон, который, однако, не пал. Не разрушен он. Выдержал он войну. Отстоял себя и теперь воздвигается далее, растя вширь, в высоту и зарываясь к тому же в земные глубины: часть действия книги протекает в вестибюлях и в тоннелях метро, метро здесь отнюдь не просто вид транспорта, это метафора подземелья, подполья. А в дополнение к этому и работа Репнина по крайней мере дважды ввергает его в подземелье, в подвал: здесь мастерят и рассылают заказчикам специально для них пошитую обувь, и князь Репнин устроился здесь чем-то, кем-то вроде конторщика, клерка, ведущего деловую переписку с прихотливыми и капризными клиентами. А после, тоже в подвале, хотя и в другом, более, так сказать, интеллектуальном подвале князь будет сортировать и упаковывать книги. У Достоевского: князь Лев Мышкин. И давно обратили внимание на парадокс сочетания его имени (лев) и фамилии (мышь). Не то ли и здесь? Репнин — лев по характеру. По складу ума. По былому положению в иерархии титулованных особ Российской империи. Но лев — мышь; копошится в подвале, шуршит бумагами; а в подвале книжного магазина он явно становится жертвой поистине мышиной возни, интриг сослуживцев. Так метафора Достоевского доводится до реализации ее в сюжете «Романа о Лондоне». О великом Вавилоне, пережившем войну и упорно воздвигающем свой вариант всемирного единения: единения в процессе общего дела, общего строительства материального тела мира.

Этому строительству нам, славянам, смиренно поучиться б у Запада, потому что искомая нами мировая гармония может быть достигнута на путях единения чего-то простого, элементарного — того, из чего слагается полнота, а следовательно, и красота бытия: на путях единения духа и тела. Тела в нынешних, в современных его проявлениях: от житейского благополучия всех и каждого до внедрения в промышленность современных технологических новшеств, до размеренной деловитости в обыденной жизни. Что-то в давние времена попробовали: например, при Петре Великом. Захотели, оставшись русскими по вере, по складу ума и характера, ко всему тому стать еще и деловыми людьми. Но окончилось все многократно отмеченным принятием внешних форм европейской жизни при выветривании ее сути, ее внутреннего содержания: кропотливая забота о телесном, о материальном, в обиход вошедший комфорт у нас как-то не привились; и высокая духовная инициатива в сфере культуры продолжала осуществляться на фоне безысходной мужицкой бедности, курных изб, а затем и рабочих казарм, закопченных фабрик, скудности индустриальных окраин. Был промышленный подъем конца XIX и начала XX века; вновь высокая духовность, казалось бы, готова была сочетаться с разумным материальным устроением жизни. Русская философия и поэзия расцветали с той же интенсивностью, что и промышленность, экономика. Всем нашлось бы место под солнцем. Но пришла первая мировая война, а за нею грянула революция, отвергнувшая таких, как князь Репнин.

Герой романа Црнянского по художественной и по нравственной сути своей э-пи-чен. Если эпос требует огромного, уходящего в глубь веков времени, то оно здесь есть: родословие князей Репниных уходит в историю государства Российского, и при ярко выраженной современности героя романа он несет на себе отпечаток всех испытанных его отечеством тягот. Его пращуры от России неотторжимы, и не раз упоминается в книге его родословие. Эпос требует пространственной шири, и оказывается, что князю пришлось немало постранствовать по белу свету: Греция и Португалия, Италия, Чехословакия, Франция — это подлинная одиссея. Одиссея, однако же, без счастливого конца: Репнин никогда не сможет возвратиться на родину; и его Итака остается для него недосягаемым краем. Есть Москва, которую он видит в документальных фильмах; есть родной его Петербург, Петроград, Ленинград, переживший блокаду. Есть победоносная Красная Армия. Наконец, есть и Сталин, человек, сумевший в течение долгих лет подвизаться в роли эпического героя, импонирующего массам всего прежде своею эпичностью (убежден, что именно на обаянии возрождаемого эпоса, совсем было из общественной жизни ушедшего, но в нее, наперекор проискам и ковам врагов, день за днем возвращаемого, и держался великий обман культа личности). Этот мир, казалось бы, князю родствен. Этот мир манит князя. Он готов был бы вернуться и включить себя в этот мир. Но он там не --">