Виталий Полозов - На бурных перекатах

есть. Кто?

– Кто? – на секунду задумался Антон и улыбнулся чему-то приятному, будто ему подсказали ответ. – Раб я, Митя. Раб Божий. – И, усадив его рядом с собой, доверительно шепнул: – Ты прав, Митя, человек всегда кто-нибудь да есть. Не важно, кто, важно только, чтобы он жил с Богом. Чтобы верил в Бога. Ты ведь веришь в Бога?

Мальчик неопределенно пожал плечами.

– Верь, Митя. Без Бога нет жизни. Без Него ты вроде и живешь, а на поверку... – он пытался подобрать слово. Не смог: – А на поверку не живешь вовсе. Ни ты никому не нужен, ни тебе никто. И я прожил такую, никому не нужную, жизнь. А теперь, гляди-ка, она мне яви... – Антон вдруг смолк на полуслове, и завороженно уставился своим единственным глазом в пронзительно голубое небо, словно увидел там кого-то. По щеке его катились слезы.

– Кто? Кто явилась? – робко коснулся его Митя.

Антон словно очнулся и, обняв мальчика, заторопился:

– Жизнь, Митя. Вон она, видишь? Только я уже не успею ее жить здесь. Но мне хватит и того, что проживу ее с Богом там, в вечности... – И как-то заискивающе заглянул парню в глаза: – Ты ведь не будешь поминать недобрым словом? Ты ведь простил меня?

– Дя-ядь Трифон, – укоризненно протянул паренек.

– Договорились же...

– Да-да. Пообещай, что, когда я умру, ты будешь приходить ко мне на могилку и вспоминать только хорошее. Обещаешь!

– Дак это, конечно. Только хорошее, чего ж еще-то.

– Ну, вот и ладно, – удовлетворенно выдохнул Антон. – Вот и ладно. Принеси-ка воды. Душно мне что-то. И зовут меня...

Сообщив матери, что «дяде Трифону чего-то не можется», Митя мигом вернулся с кружкой воды и боязливо замедлил шаги. Обеспокоенная тревожной вестью, Прасковья шла следом и, сразу распознав беду, придержала сына. Антон сидел все в той же позе, только голова его теперь была неестественно сильно запрокинута назад, так что касалась стены. На его лице покоилась смиренная, жалобная улыбка, и сам он как бы продолжал свое наблюдение за той жизнью, которую увидел там, в небесах, и не мог отвести взгляда.

– Упокоился, болезный, – тихо подошла к нему Прасковья и чуть приподняла ему голову.

– Мам, может, за Логунихой сбегать? – шмыгнул носом Митя.

– Не надо, Митя, – платочком промокнула она повлажневшие свои глаза, – медсестра ему не поможет.

Он уже у Бога, вишь, как улыбается? Вот и дадим ему счастьем насладиться. Не шибко-то оно его баловало по жизни, а тут, видать, подоспело. – Она торопливо осенила себя крестом: – Страшно он жил, грешно, сам сказывал, а последнее время все Бога просил помиловать его. Все жалел, что некому будет даже вспомнить о нем. Вот Бог-то и помиловал, значит. И грех его, видать, простил. Иначе бы он уж не улыбался. Да и мы будем его помнить. Царство ему Небесное!

«Не скоро совершается суд над худыми делами; оттого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло. Хотя грешник сто раз делает зло и коснеет в нем, но я знаю, что благо будет боящимся Бога, которые благоговеют пред лицом Его» (Еккл. 8:11–12).

--">