Олег Васильевич Слободчиков - Штольни, тоннели и свет

Олег Слободчиков ШТОЛЬНИ, ТОННЕЛИ И СВЕТ

Абиш, сын Сагади, появился на свет в тот миг, когда тень отца в последний раз обошла родной аул и, сев на худого коня, откочевала к благодатным лугам, где пасут свой скот души предков. Его убил могульский оглан в долине Абиш. Захудалый дулатский род вынужден был принять небрежный выкуп за убийство, но отец Сагади, дед Абиша, не согласился со старейшинами, что это справедливо: за кровь мстишь кровью — такой закон завещали предки. И вместо имени Асым он дал внуку имя долины, где убит его отец, чтобы помнил и мстил.

Абиш перерос сверстников, под крючковатым дедовским носом рано зачернел пушок усов, пришло его время, но весной с гор спустилось сартское войско, чаготаи угнали скот, зарубили деда. Кража и пролитая кровь были случайными. Чаготаи искали могул, кровных врагов Абиша и дулаты не стали ввязываться в драку из-за одного своего, мимоходом ограбленного аула.

Абиш вытер слезы, спрятал тело деда и, покрывая фарсанг за фарсангом, помчался к Ашпаре. Холодный ветер студил его лицо, но не душу. Прижимаясь щекой к теплой шее кобылки, он скрипел зубами и твердил, чему учил дед: «Законы предков идут от крови и разнятся с хитрыми сурами нового бога. За четыре преступления нет иного выкупа кроме смерти: за кровь мстишь кровью, за увечье — увечьем… Возмездие — это равновесие, которым держится мир, никто не вправе нарушать его, иначе небо упадет на землю, вода смешается с огнем, мертвые вернутся из потусторонних кочевий и будут ходить среди живых, ничем от них не отличаясь…»

В Ашпаре Абиш узнал, что Ибрахимхан с войском ушел на закат, и только возле Таласа догнал его. Могулы долго не выспрашивали по какому делу примчался дулаткарачу, пропустили в дом-идущий Ибрахимхана, огромный дом, в котором можно не заметить гостя. В нем Абиш узнал людей дулатского эмира Худайдада, соединившихся с могулами, рассказал, где видел тьмы чаготаев, а все зыркал по сторонам, высматривая того, чье имя узнал раньше имени отца и никогда не произносил вслух. Душа не подсказывала, кто из них кровник.

Ибрахимхан вскочил с шитой золотом подушки, побелевшими губами поклялся, что воздаст чаготаям за обиды. Абиш все сказал, уже повернулся к выходу и услышал за спиной: «Надо бы наградить этого лупоглазого аразила. Скажи моим людям, пусть дадут ему коня!» Абиш обернулся к назвавшему его аразилом-подонком, увидел говорившего оглана с маленькими, как у кабана, глазками, хотел поблагодарить и услышал его имя. Это был кровник.

После многих дней, проведенных в жестком, скрипучем седле, Абиш едва держался на ногах, но лег на кошму и не смог уснуть — в голове шумело как в кипящем котле. «Как быть? — спрашивал себя. — Могулам все равно придется драться с чаготаями. Разве один отмстишь им за деда? Надо бы остаться, чтобы с их помощью расквитаться за свежую кровь, потом перейти к чаготаям и мстить за отца». Он всем им желал смерти, лишь за одного молил предков — пусть останется в живых, пусть не коснется чужой меч свиноглазого оглана. Его нужно принести в жертву и сделать это Абиш должен сам, для этого и родился на свет.

Он ненадолго забывался и видел во сне деда. Старик говорил: «Нехорошо быть всем врагом и лить кровь только за свою выгоду, хоть бы и ради мщения». Абиш просыпался потный, испуганный, злился сам на себя, хотел оскопить свои мысли, как валуха: зачем думать, что справедливо если еще никому не отмстил? Дед был старый, перед гибелью заговаривался, путался в словах. Приснился бы отец и подсказал, как поступить. Но отец, похоже, забыл о сыне на тучных выпасах нижнего мира.

Утром, по глупой суете и крикам, где каждый из сытых кулов-рабов показывал свое усердие, Абиш понял, что могулы собираются бежать к Иссык-Кулю. По тому с каким видом ускакали из стана люди Худайдада, догадался, что дулаты от них отделились. С кем идти не знал, сел на подаренного жеребца и зарысил в Ашпару советоваться с мудрецом про которого слышал от деда. Там он долго не мог найти его, никто не знал, что живет дулат-мудрец. Наконец указали старого гончара, бывшего когда-то гостем в его ауле.

Старик щурился, жаловался на бедность и не вспомнил бы деда, не попадись ему на глаза полтуши барана, привязанной к седлу. Абиш переночевал в его глинобитной лачуге.

Старик ничему не научил, не облегчил от мыслей, может и не слушал рассуждения гостя, хотя с важным видом хмурил лоб и качал головой, помешивая в котле.

Едва --">