Надежда Павловна Кожушаная - Нога [киносценарий]

какое-то голое тело, очень похожее на человеческое. И сразу проснулся — весь в поту, мускулы натянулись до предела. Вспыхнула спичка, выхватив из темноты склоненное над ним лицо, откуда оно, уже невидимое, спросило:

— Теперь порядок?

— Да, извините, — сказал Мартын. — Что-то померещилось.

— «Извините», — фыркнуло лицо. — Я свет не буду зажигать: салага спит. Как мальчик. Обиделся: всех как людей, а его — в мошонку.

И они послушали, как спит мальчик.

5. Нога

— Ну что, Валерий Мартынов? — Врач отнес костыли в сторону.

— Все хорошо. — Мартын улыбнулся.

— Спишь?

— Хорошо.

Медсестра принесла протез — дюралевую ногу, — они с врачом присели возле Мартына.

— Давно спишь? — спросил врач.

— Да. Уже, наверное, неделю. Даже больше.

Врач кивнул.

— Последние сны были не страшные. А может быть, привык. Ужас есть, но какой-то… Как будто восторг. — Он хихикнул. — Наверное, похоже на роды.

— О-о! — Врач удивился и посмотрел ему в лицо.

— Правда. И что нога болит, уже не кажется.

— Встаем? — Сестра готовилась держать Мартына за локти.

— А можно мне быть здесь, пока я научусь ходить? — Мартын боялся подняться.

— Встали! — Врач стал серьезным.

Его взяли под локти — и он поднялся.

— Снов-то больше нет, — сказал он.

6. Пост

Ночью, чтобы не уснуть, медсестра Маруся кривлялась сама себе, глядясь в выгнутую никелированную поверхность бикса. И увидела в ней отражение осторожно подходящего к ней человека. Дождалась, когда он подошел совсем, и обернулась, чтобы напугать первой:

— Ну, чего, Мартын?! Что ты бродишь ночью? Спи!

Подошедший не ожидал и, растерявшись, попросил радедорм.

— Иди! — сказала Маруся. — На три месяца вперед радедорм сожрали. Через неделю зайдешь…

— Жалко, — сказал подошедший и пошел прочь по коридору.

Он едва успел дойти до двери, ведущей на лестницу, — сестра закричала страшно, одним воплем отпихивая от себя зачем-то стол, чтобы убежать, чтобы догнать? Спрятаться? Кричала и не могла оторвать взгляда от человека, который, быстро оглянувшись, исчез на лестнице. Он был как две капли воды похож на Мартына, но у него было две ноги.

7. Свои и чужие

Опять было лето. Мартын ходил по двору на протезе почти уверенно, хотя и уставал.

Они собирались в садике возле кухни перед обедом и после ужина. Играли на гитарах, рассматривали армейские альбомы, играли в карты, пели, говорили об оружии и были недосягаемы для остального мира, потому что в прошлом их была война. Медсестра, которая когда-то пристегивала Мартыну протез, ждала его соседа постарше.

Нам сказали: там, на дороге, мины!

Нам сказали: «Нас засада ждет!»

Но опять ревут бронемашины.

И колонна движется вперед, —

пел тот, которого ранило в мошонку. Лицо у него было вдохновленное и суровое. Он готов был сражаться и дальше.

— Маруся, слышал, Мартына видела на двух ногах.

— Опять?

— Не, тогда еще. Я ей сказал: «Ты, старуха, при аптеке, осторожнее с препаратами, еще не то увидишь».

— …и в Африке туз.

— У нас Рыжий был. Ни разу не выстрелил — там же.

— Я говорю: «Ты, сука, ты второй день из Союза, оглядись! Не та точка, здесь „духи“ сейчас будут и „шмели“ — тюх-тюх — через время».

— Какие шмели? — спросил парень с перевязанным носом.

— Ты сколько там был?

— Одиннадцать часов.

— «Шмель» — это вертолет огневой поддержки, — объяснили ему. — Прилетает — и пятнадцать минут обрабатывает. И все. У него только руль не стреляет.

— А…

— Он мне: «Неисполнение приказа!..» Я ребят отозвал, все умные — за мной, а он там как стоял, так и стоит навечно с исполнительными…

— …переулок Дружбы, дом 5…

Мартын подошел к сестре. Она улыбнулась — сморщила лицо:

— Все?

— Отползаем, — сказал Мартын.

— Куда решил?

— А куда первый самолет.

— Счастливо. — И опять посмотрела на «своего». Он переписывал песню, которую пел раненный в мошонку:

— Обожди, помедленней. «Я глотаю пыль…»

— И трясу яйцами от страха, — бросил кто-то, проходивший мимо.

— Правда, что ли?

— Козел. «Глотаю пыль и обливаюсь потом».

Мартын закрыл глаза и подставил лицо солнцу и не сразу увидел Рыжего, который появился внезапно за больными. Не подходил, смотрел и смотрел на Мартына, во взгляде его не было укора, он смотрел, как смотрят на чужого, --">