Надежда Павловна Кожушаная - Нога [киносценарий]

Мартына. — Нужно постараться и потерпеть. И все. Все прошло. — Ей надо было быть терпеливой и жестокой сразу. — Ты же не девочка. И не дурачок. У меня от ваших криков скоро… Я спрошу, может быть, амнопон… — Она встала и ушла.

— Рыжий, подойди, — сказал Мартын.

Рыжий стоял рядом, спокойный. Лица его видно не было, но выглядел он так, как будто не был убит: ни одной царапины.

Мартын вытащил из-под одеяла руку и протянул Рыжему. Тот не понял, взял руку, пожал. Мартын потянул его к себе:

— Послушай меня. Сейчас мне поставят амнопон, я могу не успеть. Ты слушаешь?

— Конечно, — сказал Рыжий.

— Тебе всегда везло. Ты умер. Чистый. Так вот. Обещай, что ты сделаешь для меня одну вещь.

— Да, — Рыжий присел перед лицом Мартына.

— Они отрезали мне ногу и забыли о ней, — говорил Мартын. — Они закопают ее живой. А она должна умереть.

— Я проверю. — Рыжий смотрел в конец коридора, откуда возвращалась сестра. Улыбнулсй вдруг. — А помнишь аккордеон?

— Так ты убьешь ногу? — заторопился Мартын. — Всего только ногу!

— Если смогу! Я найду, обязательно!

И первый сон был совсем не страшный: они с Рыжим спускались с трапа самолета, подняв вверх разноцветные гитары, и весь аэропорт аплодировал и кричал от восторга.

А медсестра — или кто-то — в белом халате унесла в конец коридора какой-то предмет в большой эмалированной кювете, накрытый полотенцем, хлопнула где-то дверью и вернулась без полотенца, без кюветы. Остановилась и прислушалась, как будто услышала за дверью непривычный звук, подумала: туда ли она отнесла предмет. И не видела, что он пульсирует под полотенцем в ритм человеческому сердцу.

4. Палата

Когда Мартын первый раз встал на костыли, у него закружилась голова, но он только на секунду закрыл глаза и пошел, от кровати — к двери. Обратно. Все, устал. Сел на кровать и дышал тяжело, улыбался во все стороны: так давно не был в вертикальном положении.

— Молоток, — сказал сосед постарше. — Вырастешь — кувалдой будешь.

— Голова кружится? — спросила медсестра.

— Нет, — улыбался Мартын.

Новенький, которого привезли вчера, лежал напротив, скулил, отвернувшись к стене, плакал непрерывно, длинно. Медсестра тронула его плечо, сморщилась, вышла в коридор.

— Аня! — И добавила кому-то тихим быстрым басом: — Да отвали же ты когда-нибудь!

В палату вошла нянечка, за ней — Рыжий. Нянечка ушла обратно.

Мартын показал Рыжему костыли. Улыбался. Спросил потом:

— Все еще не нашел? А ты хорошо искал?

— Да. Все облазил. Смотрел и там, и тут. Наверное, с ней все в порядке. Ее, наверное, убили.

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все. Я ее чувствую. Не умерла она.

— Ладно. Поищу еще.

— Найди ее, — попросил Мартын. — Не нравится мне все это.

Нянечка вернулась с чистым бельем, вытаскивала из-под новичка мокрые простыни. Медсестра присела около него на корточки, говорила что-то невыразительным приветливым голосом. Халат обтягивал ей зад туго, без морщинки. Больной постарше сел удобнее, чтобы видеть сестру без помех. Новичок перестал плакать.

Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво

Отбивать девчонок у друзей своих, —

спел сосед постарше.

Рыжий посидел немного и исчез.

Мартын смотрел на дверь, на медсестру, которая все сидела перед новичком. Потом отвернулся к стене.

Если долго смотреть на узоры на обоях, они сливались в другой узор — и он опять начинал видеть Камиллу. Она была не такая, как в тот раз, не там, где он ее видел. Может быть, было просто темно? Мартын — на двух ногах — шел к ней, ронял ее на землю, спокойно, по-хозяйски, расстегивал платье, ласкал по-мужски, а она отвечала не дико, не удивлялась, только молча закрывала глаза, а если обижалась, так же по-хозяйски отталкивала его. Они играли, наверное?

Мартын отбросил сон, встал. Было уже темно, свет в палате не горел. Он вышел в коридор на костылях. Он шел по черному коридору и вдруг увидел приоткрытую дальнюю дверь. Ему стало страшно. Он нюхал воздух и пугался незнакомого запаха. Он хотел вернуться, но один костыль застрял: пол оказался не полом, а вязкой жижей, застывающей на глазах, как хороший клей. Он почувствовал ужас, отвращение и решимость, как если бы увидел в комнате змею. Запах становился гуще, материальнее, он задыхался уже от запаха, но все же пытался разглядеть, что там, в комнате, медленно выползало из эмалированной кюветы: --">