Николай Борисович Дежнёв - Принцип неопределенности

Дежнев Николай Борисович Принцип неопределенности

Трилогия, как утверждают словари, — это три самостоятельные произведения, объединенные общей идеей. Вы держите в руках третью книгу трилогии, с двумя другими ее связывает единое представление об устройстве мира.

На страницах этих произведений игрушками сил Добра и Зла становятся судьбы трех мужчин, каждый из которых идет своей дорогой. Один из них выбрал служение Департаменту Светлых сил — роман «В концертном исполнении», другой служит Департаменту сил Темных — роман «Принцип неопределенности», третий не хочет иметь ничего общего с этими подразделениями Небесной канцелярии и приходит жить на Землю человеком — роман «Год бродячей собаки».

Читать романы можно в любой последовательности. Очередность выхода книг в печать обусловлена лишь временем их написания и предыдущими публикациями.

Если по прочтении романов Вам захочется поделиться мыслями с автором, Вы можете зайти на его сайт в Интернете www.dezhnev.nl.

Все описанное в трилогии является плодом фантазии автора.

1

В безумии говорю!

Апостол Павел

Второе послание к Коринфянам, 11:23.

Дом стоял на высоком берегу над Волгой, над самым обрывом. Сложенный из толстых бревен, он словно бы застыл над открывавшимся взгляду простором. От окраины городка, как и от остального мира, его отгораживали десятка полтора мощных, вцепившихся узловатыми корнями в землю сосен. На другом берегу, пологом и низменном, раскинулись, сколько хватало глаз, заливные луга. По дальней их границе, образуя линию горизонта, протянулась тонкая полоска леса. Если долго на нее смотреть, то начинало казаться, будто видишь не прямую линию, а дугу, наглядно доказывающую шарообразность нашей планеты. За этот лес теплыми летними вечерами закатывалось огромное красное солнце. Затихал щебет птиц, ласточки прятались в вырытые в песчаном откосе гнезда, прогретый за день воздух пах смолой и был так плотен, что его можно было резать на куски. Короткими ночами на бархатно-черном небе проступали яркие мохнатые звезды, и оно уже не казалось таким бесконечно далеким, и в душу незаметно проникало удивительное чувство принадлежности к окружающему миру.

Зимой укутанная снегами земля замирала. Куда ни глянь, все было белым-бело, а после Нового Года, когда ясных дней становилось больше, а мороз крепчал, все сверкало в лучах холодного солнца. Снег лежал на мощных лапах сосен, толстым слоем покрывал крышу пятистенка, подступал к нему со всех сторон так, что занесенные пургой дорожки приходилось чистить по несколько раз на неделе. Работа эта была Васке не в тягость. С первых же дней как он уехал, — а по сути, бежал из Москвы, — сердце его приросло к этим местам, и он уже не понимал, как жил раньше, да и жил ли вообще. Оглядывая прошлое с этой новой высоты, Мерцалов многое видел по-другому, а многое из того, что и раньше не было скрыто, начинал понимать. Со временем сидение в нависавшей над волжским простором беседке превратилось у Васки в привычку, а точнее, в потребность. Перед тем как взяться за свой труд, а частенько и в перерывах, он выходил на край высокого берега покурить, посмотреть на открывающиеся взгляду дали, подышать свежим воздухом. Устраивался на лавочке и подолгу вглядывался в окружавшую его красоту, пока не проникался царившим в природе покоем, пока буйное его воображение не унималось, словно море после шторма, пока голова не становилась холодной, а пальцы не начинало покалывать от желания поскорее взяться за перо. Это бдение на жердочке над обрывом он сравнивал с мытьем рук хирурга, когда тот, оттирая их до белизны, продумывает в деталях предстоящую операцию.

Весна, а такое в последние годы случалось все чаще, выдалась поздней и сырой. В холодном воздухе висела тончайшая водяная пыль, серой дымкой затягивала растворявшуюся в полутонах перспективу. От освободившейся ото льда Волги поднимался промозглый холод, и, как ни высоко над водой была поставлена беседка, волны его накатывали на Васку, заставляя поеживаться и еще глубже втягивать голову в прикрытые старым ватником плечи.

«Сколько же прошло времени, — думал Мерцалов, вглядываясь в затянутые туманом дали, — года три, а может быть, уже все пять?..» Провел рукой по худому лицу, от осевшей на кожу влаги ладонь стала мокрой. Отвлекшаяся было мысль --">