Юрий Божич - Эпитафия часа

Юрий Божич Эпитафия часа

Эпитафия часа

«Попытайтесь относительно ясно представить себе свой последний час жизни на Земле, — учит мистик Гурджиев. — Напишите как бы сценарий этого последнего часа, словно речь идет о съемках фильма. Спросите себя: «Так ли я хочу распорядиться своим последним часом?» Если ответ не удовлетворит вас, переписывайте сценарий до тех пор, пока он вам понравится».

Я много раз воображал себе, как это все могло бы происходить со мной. Последние профетические сеансы надиктовали мне следующие подробности финального часа моего пребывания на Земле.

Итак.

Наконец-то я посмотрю за окно беззаботным детским взглядом, понимая, что спешить некуда, потому что — бессмысленно. Хорошо бы, чтоб была ранняя осень с ее классически воспетой атрибутикой: пушкинские багрец, золото и дымка, плюс гуси и небо художника Рылова.

Я выпью кофе с коньяком — так, как мы пили их с Ирой, на ту пору еще не женой, в туристическом центре «Волгарь» под Костромой, когда страну с ребристым прозвищем СССР «путчило», и большинство из нас понятия не имело, что все это значит. Я постараюсь вспомнить — нет, не вкус, а ощущение того кофе и того коньяка. Оно называлось: «я могу себе это позволить». Главным в нем было — чуть-чуть «не знать», сколько денег у тебя в кармане. Это было, конечно, совсем крохотное «незнание», но я убежден, что именно с него человеку начинает казаться, будто он хозяин своей судьбы.

Чуть-чуть «не знать» про деньги, и чуть-чуть — про время…

Еще я буду разговаривать с сыном — весело, так, чтоб он ничего не заподозрил. Мы будем строить планы. Абсолютно блистательные, полные триумфа и оваций. И я обещаю не следить за секундной стрелкой. Время от времени я буду отлучаться в ванную и возвращаться оттуда с красным лицом, оправдываясь насморком, гриппом, соринкой в глазу, тем, что кто-то в радиусе километра режет лук, Бог знает — чем еще.

Я пересмотрю фотографии. Недавние — бегло, давнишние — медленно. «Странно, куда из этого архива подевались девушки и женщины, которых я имел наглость считать когда-то своими?» — вот тот вопрос, который я не задам жене. Во-первых, она не в курсе. Во-вторых, я найду, о чем с ней поговорить.

Возможно, я скажу ей то же самое, что успел сказать мой отец моей маме: береги себя, тебя пожалеть — некому. Но если я так скажу, я ведь все испорчу! Да, иногда сказать главное означает — все испортить. Жена, безусловно, может в свою очередь спросить: ты меня любишь? Но кто мне помешает уклониться от ответа? Я вообще могу прикинуться глухим, как Бетховен. Она потом будет рыдать: представляете, он перед смертью ничего не слышал!..

Лучше всего, конечно, ей что-нибудь подарить. Напоследок. Допустим, цветы. Но нет! Боже упаси! Это ее напугает еще больше, чем фраза «береги себя». Нет…

Пожалуй, вот что: я пообсуждаю с ней Захарию Ситчина. Я скажу ей, что верю в аннунаков — ей будет приятно…

Вы знаете, кто такие аннунаки? Это обитатели двенадцатой планеты нашей Солнечной системы — Нибиру. Не очень ритмично они посещали Землю и заложили основы древнейшей цивилизации. Так считает Захария Ситчин, кивая на шумеров, аккадцев, хеттов, вавилонян. Так считает моя жена, кивая на Ситчина. Так буду, с легким кивком, повторять и я. Погребая Дарвина под Ситчиным. Теорию видов — под теорией провидения. Приземленность — под небом. Эволюцию — под чудом.

Это будет мой ответ на ее вопрос: ты меня любишь?

Буду ли я звонить маме? Брату? Возможно.

Буду ли перечитывать какие-то книги? Разве что Довлатова. «Заповедник» и «Компромисс». Я чувствую: они и про меня.

Буду ли смотреть телевизор? Нет.

Буду ли писать письмо? Да. К сожалению. Человек моего пошиба обязательно кому-то чего-то пишет. Все время. Я легко представляю себя сидящим в исповедальных муках за компьютером. На мониторе, вверху страницы — два слова: «Здравствуй, Господи!» Что дальше — неизвестно. Вероятно, что-то о моей жизни. Ниже — подпись: «С уважением, ламер такой-то». Пред Богом все мы — ламеры.

Буду ли я размышлять о том, чего бы такого съесть? Или думать о сексе? И в каком контексте я буду (если, конечно, буду) о нем думать? Буду ли я его желать или это будет некое воспоминание (о прошлой жизненной ситуации или, может, об эпизоде эротического фильма)? А если буду желать, то — с кем? С женой или с кем-то еще? В пятничных снах мне, случалось, являлись другие, с бронзовой грудью, с хищными --">