Юрий Божич - Эпитафия часа

губами, с повышенным градусом нежности…

Чем я воспользуюсь напоследок? Какими предметами? Тут есть над чем подумать. Я могу лишь предполагать, что без штанов — не обойтись. Еще — футболка. У меня есть футболка с моим лицом. Белая — это символично. Я смотрю поверх очков, под мышкой, как термометр, — секундомер. Над головой — надпись: «Я живу, чтобы писать, и пишу, чтобы жить». Надену я ее или нет? Сменю ли носки, трусы? Останусь ли в китайских шлепках или же обуюсь в кроссовки Nike?

Возможно, я возьму в руки молоток и забью гвоздь… Нет, невозможно. Чего ради? Сидел, сидел, не забивал — и вдруг…

Нет-нет, в последний час — не до излишеств.

Вот. Я составил список вещей, которые всегда таскаю с собой: мобильник, кошелек, носовой платок, шариковая ручка, записная книжка размера «pocket», расческа и ввосьмеро сложенная газета — на всякий случай.

Я не всегда всем этим пользуюсь. Иногда мне никто не звонит. И я — никому. Иногда в кошельке нет ни черта, кроме мелочи и записки — напоминания о том, что мне сегодня надлежит сделать. Иногда мой нос, несмотря на свою затейливую форму, отменно дышит. Иногда на пожелание: «Запишите: в среду, в 13–00, в зале заседаний» — я согласно киваю головой и ничего не записываю. Я не хочу быть в среду, в 13–00, в зале заседаний. Иногда я причесываюсь только по возвращении домой. Знать, что у тебя есть расческа, и пользоваться ею — вовсе не одно и то же. Это не неряшливость. Это уверенность в завтрашнем дне. Это примерно как — если Эрмитаж под боком, чего ж, спрашивается, я именно сегодня этаким балбесом в него попрусь? Что за спешка! Его что, завтра эвакуируют?

Я уже не говорю о сложенной ввосьмеро газете!

В городе она мне понадобилась лишь однажды. Стояла теплая, ветреная февральская ночь. Я возвращался пешком из роддома, куда отвез жену после ее синоптического сообщения: воды отошли. Прямо какая-то строка забытого скальда, предвестника «озерной школы»…

Я страшно разволновался.

В казенной ночнушке, с огромным животом, в рыбьем жире тусклого освещения, как, должно быть, выразился б Мандельштам… Бедная ты, бедная!.. Сдаю тебя, аки в арестантские роты…

В общем, на обратном пути я нырнул меж железных гаражей. Квартал, как на грех, в самом центре. От гаражей до исполкома — метров четыреста. Бездна поэзии: светит Луна; белеет мой зад, сидящий на корточках; газетный петит не читается…

Этот случай — редкий, но показательный — убеждает меня, что мой подбор предметов первой необходимости разумен.

Есть ли у меня дела, которые непременно нужно завершить? Не знаю. Во-первых, что значит «непременно»? То есть — что случится, если я их не завершу? Ведь ничего же! Действительно, какое практическое дело, имеющее значение здесь, будет представлять хоть малейший интерес там? Вообразите, Ньютон встречается с Богом. Там. И восклицает:

— Какой ужас! Я не дооткрыл свой второй закон! Тот самый, что должны изучать в восьмом классе средней школы. Позор! Как жить! Нет, все, решено — застрелюсь!

— Расслабься, — отвечает Бог. — За это отсюда не выгоняют. Как, впрочем, и за все остальное.

Да, дела…

Моя бабушка в преклонном возрасте заботилась только об одном — чтоб было в чем в гроб положить. Нехитрый сверток с биркой «на смерть» — вот и все. Последняя обязанность перед теми, кто остается…

Конечно, Гурджиев прав, когда пишет: «Внимательно проследите жизнь всех великих людей, которые командовали армиями, властвовали над другими. Какой им прок от всех своих великих дел теперь, после смерти? Даже при их жизни все эти дела были не более, чем пустые мечтания. Мы здесь не для того, чтобы восхвалять самих себя и вознаграждать себя; самое отвратительное в заурядном человеке — умение побыстрее удовлетворить свою плоть». Все так. Но что это добавляет к бухгалтерии последнего часа?

Иллюзия — что секунда может выправить минуту, минута — час, а час — жизнь. Есть грязь, от которой не отмыться. Ошибки, которые не исправить — ни в тридцать, ни в восемьдесят. Целесообразность любых приготовлений к смерти — сомнительна. Когда я в юности занимался спринтом, меня учили проноситься мимо финишной ленточки так, как будто ее нет. Никаких «набеганий». Обычная механика. Обычная координация движений. Нижняя челюсть — расслаблена. Если ты хорошо отработал дистанцию, тебе нет нужды бросаться на финишную ленточку. Если плохо — не факт, что такой маневр тебе поможет.

Гурджиев, правда, говорит, что с некоторого --">