Николай Васильевич Гоголь - Повести

НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ

Нет ни­че­го луч­ше Невс­ко­го прос­пек­та, по край­ней ме­ре в Пе­тер­бур­ге; для не­го он сос­тав­ля­ет все. Чем не блес­тит эта ули­ца - кра­са­ви­ца на­шей сто­ли­цы! Я знаю, что ни один из блед­ных и чи­нов­ных ее жи­те­лей не про­ме­ня­ет на все бла­га Невс­ко­го прос­пек­та. Не только кто име­ет двад­цать пять лет от ро­ду, прек­рас­ные усы и уди­ви­тельно сши­тый сюр­тук, но да­же тот, у ко­го на под­бо­род­ке выс­ка­ки­ва­ют бе­лые во­ло­са и го­ло­ва глад­ка, как се­реб­ря­ное блю­до, и тот в вос­тор­ге от Невс­ко­го прос­пек­та. А да­мы! О, да­мам еще больше при­ятен Невс­кий прос­пект. Да и ко­му же он не при­ятен? Ед­ва только взой­дешь на Невс­кий прос­пект, как уже пах­нет од­ним гу­ляньем. Хо­тя бы имел ка­кое-ни­будь нуж­ное, не­об­хо­ди­мое де­ло, но, взо­шед­ши на не­го, вер­но, по­за­бу­дешь о вся­ком де­ле. Здесь единст­вен­ное мес­то, где по­ка­зы­ва­ют­ся лю­ди не по не­об­хо­ди­мос­ти, ку­да не заг­на­ла их на­доб­ность и мер­кан­тильный ин­те­рес, объемлю­щий весь Пе­тер­бург. Ка­жет­ся, че­ло­век, встре­чен­ный на Нев­ском прос­пек­те, ме­нее эго­ист, не­же­ли в Морс­кой, Горохо­вой, Ли­тей­ной, Ме­щанс­кой и дру­гих ули­цах, где жад­ность и ко­рысть, и на­доб­ность вы­ра­жа­ют­ся на иду­щих и летя­щих в ка­ре­тах и на дрож­ках. Невс­кий прос­пект есть всеоб­щая ком­му­ни­ка­ция Пе­тер­бур­га. Здесь жи­тель Петербург­ской или Вы­боргс­кой час­ти, нес­колько лет не бы­вав­ший у сво­его при­яте­ля на Пес­ках или у Мос­ковс­кой зас­та­вы, мо­жет быть уве­рен, что встре­тит­ся с ним непрем­енно. Ника­кой ад­рес-ка­лен­дарь и спра­воч­ное мес­то не до­ставят тако­го вер­но­го из­вес­тия, как Невс­кий прос­пект. Всемогу­щий Невс­кий прос­пект! Единст­вен­ное развлече­ние бедног­о на гу­лянье Пе­тер­бур­га! Как чис­то под­ме­те­ны его тро­ту­ары, и, бо­же, сколько ног ос­та­ви­ло на нем сле­ды свои! И неу­клюжий гряз­ный са­пог отс­тав­но­го сол­да­та, под тя­жестью ко­то­ро­го, ка­жет­ся, трес­ка­ет­ся са­мый гра­нит, и ми­ни­атюр­ный, лег­кий, как дым, баш­ма­чок мо­ло­денькой да­мы, обо­ра­чи­ва­ющей свою го­лов­ку к блес­тя­щим ок­нам ма­га­зи­на, как под­сол­неч­ник к солн­цу, и гре­мя­щая саб­ля ис­пол­нен­но­го на­дежд пра­пор­щи­ка, про­во­дя­щая по нем рез­кую ца­ра­пи­ну, - все вы­ме­ща­ет на нем мо­гу­щест­во си­лы или мо­гу­щест­во сла­бос­ти. Ка­кая быст­рая со­вер­ша­ет­ся на нем фан­тас­ма­го­рия в те­че­ние од­но­го только дня! Сколько вы­тер­пит он пе­ре­мен в те­че­ние од­них су­ток! Нач­нем с са­мо­го ран­не­го ут­ра, ког­да весь Пе­тер­бург пах­нет го­ря­чи­ми, только что вы­пе­чен­ны­ми хле­ба­ми и на­пол­нен ста­ру­ха­ми в изод­ран­ных платьях и са­ло­пах, со­вер­ша­ющи­ми свои на­ез­ды на церк­ви и на сост­ра­да­тельных про­хо­жих. Тог­да Невс­кий прос­пект пуст: плот­ные со­дер­жа­те­ли ма­га­зи­нов и их ком­ми еще спят в сво­их гол­ландс­ких ру­баш­ках или мы­лят свою бла­го­род­ную ще­ку и пьют ко­фей; ни­щие со­би­ра­ют­ся у две­рей кон­ди­терс­ких, где сон­ный га­ни­мед, ле­тав­ший вче­ра, как му­ха, с шо­ко­ла­дом, вы­ле­за­ет, с мет­лой в ру­ке, без галс­ту­ка, и швы­ря­ет им черст­вые пи­ро­ги и объедки. По ули­цам пле­тет­ся нуж­ный на­род: иног­да пе­ре­хо­дят ее рус­ские му­жи­ки, спе­ша­щие на ра­бо­ту, в са­по­гах, за­пач­кан­ных из­вестью, ко­то­рых и Ека­те­ри­нинс­кий ка­нал, из­вест­ный сво­ею чис­то­тою, не в сос­то­янии бы был об­мыть. В это вре­мя обык­но­вен­но неп­ри­лич­но хо­дить да­мам, по­то­му что рус­ский на­род лю­бит изъясняться та­ки­ми рез­ки­ми вы­ра­же­ни­ями, ка­ких они, вер­но, не ус­лы­шат да­же в те­ат­ре. Иног­да сон­ный чи­нов­ник проп­ле­тет­ся с порт­фе­лем под мыш­кою, ес­ли че­рез Невс­кий прос­пект ле­жит ему до­ро­га в де­пар­та­мент. Мож­но ска­зать ре­ши­тельно, что в это вре­мя, то есть до две­над­ца­ти ча­сов, Невс­кий прос­пект не сос­тав­ля­ет ни для ко­го це­ли, он слу­жит только средст­вом: он пос­те­пен­но на­пол­ня­ет­ся ли­ца­ми, име­ющи­ми свои за­ня­тия, свои за­бо­ты, свои до­са­ды, но вов­се не ду­ма­ющи­ми о нем. Рус­ский му­жик го­во­рит о грив­не или о се­ми гро­шах ме­ди, ста­ри­ки и ста­ру­хи раз­ма­хи­ва­ют ру­ка­ми или го­во­рят са­ми с со­бою, иног­да с до­вольно ра­зи­тельны­ми жес­та­ми, но ник­то их не слу­ша­ет и не сме­ет­ся над ни­ми, вык­лю­чая только раз­ве мальчи­шек в пест­ря­де­вых ха­ла­тах, с --">