Олдос Леонард Хаксли - Банкет в честь Тиллотсона

При виде того, что открылось взору Споуда в сиянии огней, он так и ахнул:

– Это что-то прямо из Бальзака, – воскликнул он. – Un de ces salons dores ou se deploie un luxe insolent^[16].

– Все выдержано в стиле девятнадцатого века, – пояснил лорд Баджери. – Льщу себя надеждой, что нигде – разве что лишь в Виндзоре – нет ничего подобного.

Споуд на цыпочках обошел комнату, он не мог оторвать изумленных глаз от изделий из стекла, позолоченной бронзы, фарфора, перьев, бисера, воска, он смотрел на предметы самых причудливых цветов и форм, на все те странные плоды эпохи декаданса, которыми была наполнена комната. На стенах висели картины – холсты Мартина^[17], Уилки^[18], раннего Лэндсира^[19], несколько работ Этти^[20], большое полотно Хейдона^[21], очаровательный акварельный набросок девушки – работа Уэйнрайта^[22], ученика Блейка и знаменитого отравителя, и еще десятка два других картин. Но Споуд не мог отойти от полотна средних размеров, изображавшего въезд Троила в Трою^[23]: осыпаемый цветами, среди восторженно рукоплещущей толпы, он забыл обо всех на свете (это было хорошо видно по выражению его лица), кроме Крессиды, которая смотрела на него из окна, а из-за ее плеча улыбался Пандар.

– Какая странная и очаровательная картина! – воскликнул Споуд.

– А! Стало быть, понравился вам мой Троил! – с довольным видом улыбнулся лорд Баджери.

– Какие яркие, какие гармоничные краски! Прямо как у Этти, только гораздо интенсивнее и нет его чуть назойливой красивости. А какая удивительная во всем этом сила – очень похоже на Хейдона. Только Хейдон вряд ли смог бы сделать все с таким безукоризненным вкусом. Кто же автор? – вопросительно обернулся к своему хозяину Споуд.

– Вы не так уж ошиблись, когда упомянули Хейдона, – отозвался лорд Баджери. – Это его ученик, Тиллотсон. К великому сожалению, других его работ у меня нет. Правда, о нем вообще почти ничего не известно. Кроме того, он вроде бы написал очень мало.

На этот раз настала очередь Споуда перебить собеседника.

– Тиллотсон, Тиллотсон, – забормотал он, приставив руку ко лбу. Нахмуренные брови удивительно не сочетались с его круглым и румяным лицом. – Минуточку… Ну да; конечно же. – Теперь в его по-детски чистом взгляде ощущалось ликование. – Тиллотсон. Уолтер Тиллотсон. Да будет вам известно, что он еще жив.

– Между прочим, – улыбнулся лорд Баджери, – эта картина написана в тысяча восемьсот сорок шестом году.

– Ну и что, все правильно. Предположим, что родился он в тысяча восемьсот двадцатом году, в двадцать шесть лет создал этот вот шедевр, а сейчас, в тысяча девятьсот тринадцатом году, ему, стало быть, всего-навсего девяносто три года. Тициану, кстати сказать, было больше^[24].

– Но после тысяча восемьсот шестидесятого года о нем никто ничего не слышал, – возразил лорд Баджери.

– Совершенно верно. Когда вы назвали это имя, я вспомнил об одном открытии, сделанном мною на днях, когда я работал в наших газетных архивах, просматривая биографические данные для некрологов – мы каждый год все заново уточняем, чтобы быть наготове, если кто-нибудь из наших знаменитостей вдруг прикажет долго жить. Короче, там-то я и натолкнулся на биографию Уолтера Тиллотсона. Удивительно подробную до тысяча восемьсот шестидесятого года, а затем – сплошное белое пятно, если не считать карандашной пометки, гласившей, что в самом начале нашего столетия он вернулся с Востока. Больше никаких добавлений там не было, а некролог у нас не проходил. Из этого я делаю очевидное заключение: старик еще жив, просто все о нем забыли.

– Но это же просто великолепно, – оживился лорд Баджери. – Вы должны его найти, Споуд, вы просто обязаны его разыскать. Я хочу попросить его расписать фресками комнату, в которой мы с вами находимся. Именно об этом я так давно – и пока, увы, тщетно – мечтаю. О настоящем художнике девятнадцатого века, который сделал бы для меня фрески. Нет, мы немедленно должны его разыскать – немедленно!

Лорд Баджери заметался по комнате в большом возбуждении.

– Я знаю, что надо сделать, чтобы комната стала произведением искусства, – продолжал он. – Мы выкинем отсюда все шкафы, а по этой стене пустим героическую фреску – что-нибудь типа «Гектор и Андромаха»^[25] или «Арест на имущество»^[26], а может быть, изобразим Фанни Кембл^[27] в роли Бельвидеры из «Спасенной Венеции» – не важно что, главное, чтобы все было --">