Джордж Гордон Байрон - Ирландская аватара

Джордж Гордон Байрон Ирландская аватара^[1]

…И Ирландия становится на колени, как под палкою слон, чтобы принять ничтожного всадника.

[ «Жизнь Куррана»,^[2] т. 2, стр. 336]

Не зарыта Брауншвейга умершая дочь,^[3]

Не свершен еще скорбный обряд похорон,

А Георг уже мчится ирландцам помочь:

Как жену свою, любит Ирландию он.

Правда, канули в вечность былые года,

Тех недолгих, но радужных лет благодать,

Когда в Эрине^[4] Вольность жила — и когда

Не умели ирландцы ее предавать;

Нынче Вольности нет: уничтожен сенат,^[5]

Хоть осталась сенатского замка стена,

На отрепьях католика цепи звенят,

Голодна и нища островная страна;

Эмигрант, покидая родимый очаг,

Под цепей ниспадающих тягостный звон

Застывает на бреге с тоскою в очах:

Жаль оставить темницу, в которой рожден!

А Георг? Как невиданный Левиафан,

Он всплывает, крутую волну поборов;

Высылайте ж навстречу, почтив его сан,

Легионы рабов и полки поваров!

Вот он, юный монарх на десятке шестом,

Он трилистник^[6] на шляпу свою нацепил;

О, когда б этим свежим зеленым листом

Он не шляпу, а душу свою осенил!

Если б сердце сухое могло расцвести,

Если б радости цвет он из сердца исторг,

Я сказал бы: «О Вольность, ирландцам прости

Эту пляску в цепях, этот рабский восторг!»

За ирландцев не в силах печаль побороть,

Я стыжусь, что их дух так смутился и пал!

Будь хоть богом Георг, — а ведь он не господь!

От такого холопства и он бы бежал!

Верноподданный Эрин, беги по пятам

За монархом, и славя его и хваля!

Нет, не так поступал твой суровый Граттан,^[7]

Нет, не так бы он встретил теперь короля.

О Граттан! Солнце славы взошло над тобой,

Сердцем прям ты и прост был, делами велик,

Демосфен^[8] преклонился бы перед тобой,

Побежденным признал бы себя напрямик!

В Риме некогда мудрый сиял Цицерон,

Но не Туллий^[9] один был реформы творцом,

А Граттан твой, восстав из могилы времен,

Был один твоего возрожденья отцом.

Как Орфей, он искусством зверей укрощал,

Прометеев огонь зажигал он в сердцах,

Злобный голос тиранства пред ним умолкал,

Гнусных чудищ порока он втаптывал в прах.

Но вернемся же к деспотам вновь и к рабам.

Вон он, пир средь голодных, безумство средь мук.

Но к чему этот праздничный шум? Или вам

Столь приятен цепей чуть ослабленных звук?

Бедный Эрин! Украсивши стены дворца

Мишурой позлащенной твоей нищеты,

Ты напомнил мне траты банкрота-купца!

Царь грядет! Но дождешься ли милостей ты?

Если ж вырвешь уступку, — какой же в ней толк!

С бою Вольность берут, добывают в бою:

Никогда не бывало, чтоб яростный волк

Отдавал добровольно добычу свою.

Тварь любая живет по природе своей,

Угнетать и царить — королевская роль,

В том друг другу сродни властелины людей

И блистательный Цезарь и жалкий король.

В свой парадный мундир облачайся, Фингал,^[10]

Ты ж, О'Коннел,^[11] таланты монарха хваля,

Докажи, что напрасно народ презирал

Своего новоявленного короля.

О Фингал, о железе ирландских оков

Не напомнил тебе твоей ленты атлас?

Иль той лентой прочнее, чем толпы рабов,

Прославлявших Георга, ты связан сейчас?

О, давайте хоромы ему возведем!

Всяк пусть лепту несет — даже нищий с сумой…

За усердье Георг вам отплатит потом

Новым домом работным и новой тюрьмой!

Накрывайте ж Вителлию^[12] стол для пиров,

Чтобы он обжирался, не лопнет пока!

Чтоб в веках прославлял собутыльников рев

Из Георгов — четвертого дурака!

Стонут крепкие доски под бременем блюд,

А кругом — разливанное море вина.

И столетьями стонет Ирландии люд,

Хлещет кровь, как хлестала и прежде она!

Не один этот --">