Елена Николаевна Крюкова - Сотворение мира

Елена Крюкова Сотворение мира

Книга Исхода

БЕГ

Останови! — Замучались вконец:

Хватаем воздух ртом, ноздрями,

С поклажей, чадами, — где мать, а где отец,

Где панихидных свечек пламя, —

По суховеям, по метелям хищных рельс,

По тракту, колее, по шляху, —

Прощанья нет, ведь времени в обрез! —

И ни бесстрашия, ни страха, —

Бежим, бежим…

Истоптана страна!

Ее хребет проломлен сапогами.

И во хрустальном зале ожиданья, где она,

Зареванная, спит, где под ногами —

Окурки, кошки, сироты, телег

Ремни, и чемоданы, и корзины, —

Кричу: останови, прерви сей Бег,

Перевяжи, рассекнув, пуповину!

Неужто не родимся никогда?!

Неужто — по заклятью ли, обету —

Одна осталась дикая беда:

Лететь, бежать, чадить по белу свету?!

Ползти ползком, и умирать ничком —

На стритах-авеню, куда бежали,

В морозной полночи меж Марсом и стожком,

Куда Макар телят гонял едва ли…

Беги, народ! Беги, покуда цел,

Покуда жив — за всей жратвою нищей,

За всеми песнями, что хрипло перепел

Под звездной люстрою барака и кладбища!

Беги — и в роддома и в детдома,

Хватай, пока не поздно, пацаняток,

Пока в безлюбье не скатил с ума,

Не выстыл весь — от маковки до пяток!

Кричу: останови!.. — Не удержать.

Лишь крылья кацавеек отлетают…

Беги, пока тебе дано бежать,

Пока следы поземка заметает.

И, прямо на меня, наперерез,

Скривяся на табло, как бы от боли,

Патлатая, баулы вперевес,

Малой — на локте, старший — при подоле,

Невидяще, задохнуто, темно,

Опаздывая, плача, проклиная…

Беги! Остановить не суждено.

До пропасти.

До счастия.

До края.

ЮДИФЬ И ОЛОФЕРН

Дымы над крышкй, Медная Луна,

Шатаясь, плачет надо мною…

О! Голова моя отягчена

Висящей бронзой, бахромою

Аквамаринов, серьги близко плеч

Мотаются, и шуба жжет мехами…

Я — воздух жгу, я — зарево, я — печь,

Я — пламя: меж румянами, духами…

Трамвайный блеск, парадов звон и чад,

Голодные театры лавок,

И рынки, где монетами гремят

И где лимон рублевый сладок,

Моста бензинного чугунный козий рог

Над ледокольною невестиной рекою,

А за рекой — чертог, что дикий стог,

Разметанный неистовой рукою…

Он весь в снегу горит, Там Олоферн

Пирует, ложкою неся икру из миски

Фарфоровой — ко рту, чернее скверн,

А тот, прислужник, кланяется низко…

А тот, лакейчик, — ишь, сломался он,

Гляди-ка, хрустнет льстивая хребтина!..

Ну что ж, народ. Ты погрузился в сон,

Тебе равно: веревка… гильотина…

Так. Я пойду. Под шубой — дедов меч.

В лицо мне ветер зимние монеты,

Слепя, швыряет. Сотней синих свеч

Над черепицей — звезды и планеты.

Не женщина, не воин и не зверь,

Я — резкий свет на острие дыханья.

Я знаю все. Вот так — ударю дверь.

Так — взором погружу во прозябанье

Телохранителей. Так — локтем отведу

Ту стражу, что последняя, в покои…

Он спит, Тиран. Его губа в меду.

Ему во сне — изгнанники, изгои,

Кричащие близ дула и в петле…

Мне дымно. Душно. Меч я подымаю.

Мех наземь — с плеч! Ходил ты по земле.

Ты хочешь жить — я это понимаю,

Но над тобой, хрипя, я заношу

Всю боль, всю жизнь, где ниц мы упадали!

И то не я возмездие вершу:

То звезды — бузиною по ножу —

Так обоюдоостро засверкали!

И пусть потом катится голова,

И — ор очнувшихся от спячки,

И я, как пасека зимой, мертва, —

А морды смердов, что жальчей подачки,

Грызут глазами, —

Кулаки несут,

Зажавши, сумасшедшие шандалы,

И рты визжат, — но я свершила суд,

Я над содеянным стояла —

Я, баба жалкая, — не целая страна, —

В сережках, даренных пустыми мужиками,

Юдифь безумная, — одна, совсем одна —

Пред густо населенными веками!

И, за волосы голову держа

Оскаленную — перед вами, псы и люди,

Я поняла, звездой в ночи дрожа,

Что все —

И --">