Вера Николаевна Маркова - Пока стоит земля. Избранные стихотворения и переводы

познакомился с важнейшим для братьев Стругацких автором — Иваном Ефремовым.

«…Забываешь, что это перевод, — писала о работах Марковой
Татьяна Григорьева, — будто читаешь сам оригинал».

В каком-то смысле Вера Маркова сделала японскую литературную классику (что уж, казалось бы, дальше от здешней жизни) частью русской литературной классики и русского мировосприятия, задала ему некоторые неотменимые формы. Мы сейчас видим Японию во многом ее глазами и думаем о Японии в значительной степени ее словами.

Но и это не всё. Именно Маркова первой, еще в 1950-х годах перевела с английского совсем неизвестную тогда не только у нас, но и в собственном своем отечестве Эмили Дикинсон. Именно переводы Марковой стали первой книгой Дикинсон (1981) на русском языке.

А ведь переводческой работой Маркова, филолог-исследователь, занялась только после сорока лет.

Всю жизнь, с юности, Вера Николаевна писала стихи — и никогда их не публиковала, читала только самым заслуживающим доверия собеседникам, а самодельные сборнички-тетрадки, в которые стихи были переплетены, давала в руки совсем немногим. «…Я все время пишу стихи, — говорила Маркова уже в конце жизни в одном интервью. — Я никогда не хотела, да и не умела делать так, чтобы печататься». Первые публикации ее стихов появились в «Новом мире» на закате советской власти, в 1989-м, когда автору было восемьдесят два года, а первый и единственный прижизненный сборник — «Луна восходит дважды» — в 1992-м, когда ей было восемьдесят пять.

Стихи Марковой поражают тем, что написаны совершенно помимо современной ей советской поэзии, вне современных автору, разлитых в воздухе времени поэтических условностей. Они говорят другим языком. Они принадлежат к параллельному — потайному, глубинному пласту русской литературной истории XX века, который продолжает открываться и сегодня, — так, например, совсем недавно более-менее широкий читатель открыл современников и чуть младших ровесников Веры Николаевны, Всеволода Петрова и Павла Зальцмана, — и вполне возможно, открытие его все еще в самом начале. Стихи Марковой писались в постоянном живом общении с литературой и культурой первых десятилетий XX столетия — с тем, что позже назвали Серебряным веком и что на самом деле было громадным, по сию пору не исчерпанным творческим взрывом, — с высвобожденными тогда мощными смыслообразующими силами, — и пронизаны их энергиями.

Ровесница Серебряного века, написавшая первые свои стихи в юности, когда он еще был живой реальностью, Вера Маркова продолжала работу русского модернизма, на поверхности литературной жизни насильственно прерванную.

Кстати, второе, что поражает в этих стихах, — их молодая (вневозрастная? — нет, именно молодая!) сила, молодой огонь. Читатель заметит это с первых же страниц.

Прокуренное дымное небо,
Потупленные в землю деревья,
Зажмуренная на все окна и двери,
Уже почти нежилая Земля —
Вот что было здесь
До тебя, Мария!
 
Но ты родилась,
Но ты родилась,
Как рождаются реки,
Как рождается разум.

Это 1964 год, автору пятьдесят семь лет, а в тексте — ни усталости, ни смирения, ни притупленности восприятия. Их не будет и позже, их не будет никогда, до самого конца. Огонь, огонь.

Я по дорогам памяти сквозной
Люблю скитаться, щурясь близоруко,
И вереницу тех, что были мной,
По росту расставляю, словно кукол.
Займи у самой маленькой, займи
Щепотку зоркости и удивленья.
Спроси у той, бегуньи лет семи,
Как ей жилось — до светопреставленья.
 
Займи у этой, не познавшей лжи,
Отмах руки, необратимость речи.
А этой всё по чести доложи.
Она тебя возьмет к себе на плечи.

Оказал ли влияние на поэтическую оптику Марковой ее многолетний переводческий опыт, работа с иноязычными текстами? Безусловно, оказал, — хотя ничего японского в ее стихах нет. Особенно внимательные читатели, правда, некоторую «японскость» усматривали, — но сама Маркова энергично это отрицала и по большому счету была совершенно права. «Первое стихотворение книги „Тень птицы“, — вспоминал Юрий Коваль, один из тех немногих, кому Маркова читала свои стихи и даже дала их в руки, — знак большого доверия, — напомнило мне японскую танку. Есть все-таки влияние японцев». На это автор ответила: «Так ведь японские танки — это я. Это я, понимаете?.. Какие же влияния? Я влияю на саму себя?»

Если обозначить влияние переводческой

--">