Константин Аристархович Большаков - Поэма событий

Константин Аристархович Большаков Поэма событий

Поэма событий

Юрию Александровичу Эгерту

Посвящение I

Нет здесь не Вам… и бархатный околыш.

Тульи голубоватой желтый кант, и грустный взор,

И тонких пальцев хруст, и хрупкий голос

Фарфоровый, как сон… костер,

Зажженный из сердец, серебряные елки

Нас обступили, ждут, –

Вчера – . . . . . ., дремавший по проселку,

Сегодня – маятник минуть.

Чуть розоватыми снегами в дали

Уходить грусть полей.

Вам шепоты печали

Моей.

Все в Вас

От удивленности пробора

До глаз,

Похожих на топаз…

Минут моих минуты слишком скоро

Несутся… Я у Вас?

У Вас таких томленый названные сестры

Ткут счастья медленную нить,

Но кто так остро

Мог любить?

Посвящение II

О, темный шелк кудрей, о, профиль Антиноя,

И грудь, и шея, вы о, пальцы хрупких рук,

О вас, лишь помня вас, сегодня сердце ноет

Одним предчувствием томяще-сладких мук.

Единственный, как свет, бесценно-милый друг,

Вы, чьи глаза, как день, наполненные зноем

Июльской синевы, две чаши сладких мук,

И Вы пройдете в тень, и профиль Антиноя

Забудется, как все, как пальцы хрупких рук.

Май 1915 г.

Пролог

Эхо «Сердца в перчатке».

Как вздох,

Вы, выходя из померкшей были,

Нити жемчужных стихов.

По нервам электричество строчек пролил,

И каждая строчка билась в истерике слов.

Улицы заплаканные нахмурились, –

Слезы, как дождь на троттуары прокапали,

Будто дрожит в лазури лист

В хрустальной осени Неаполя,

Будто шуршанье торопливых резинок,

Стирающих на улицах лица и глаза,

Среди незаметных дождливых слезинок

Вытекла огромная, как время, слеза.

Пролившее ее глазище

Витринной скуки, где,

Хлопая галошами, разбежалось кладбище

По улицам и лицам избитых площадей,

Сморщилось, и сегодня быть может на подоконнике.

С канарейкой сдружившаяся герань

Вырастила для вас одних, покойники,

Цветочек хилый и простенький, как Рязань.

Быть может, сегодня не тех отыщете,

Кто с газетных объявлений спустился к вам.

Может, не для вас сегодня тысячи те,

Что строились в роты по набранным петитом словам,

И, быть может, мне, нежному с последним ударом,

Башенных часов уже не много с этих пор

Осталось обрызгивать, как росой, троттуары

Хрустальным звяканьем шпор,

А говор часов, как говор фонтана,

И вы узнаете в его серебре меня…

Время, ведь рано!

И в костлявых пальцах времени

Высохла, как цветок, душа.

Не спеша,

Об ней на маленькой свечечке обедню

Выстроить склепом великолепным у Иверской

Шурша,

Пробежали меж пальцев в последний

Раз обо мне все газетные вырезки.

Глава I. Шаги тревоги

Как некогда Блудному Сыну отчего

Дома непереступаемой казалась ступень,

Сквозь рассвет, мутным сумраком подтачивая,

К самому окну просунулся небритый день,

И еще в июле чехлом укрытая люстра,

Как повешенный обездоленный человек,

Замигала глазенками шустро

Сквозь ресницы зубами скрежещущих век.

В изодранных газетах известия штопали,

Толкаясь лезли в последние первыми,

Я тоска у прямящагося тополя

Звенит и звенит серебряными нервами.

Кто то бродит печальный и изменчивый.

У кого то сердце оказалось не в порядке,

И мертвый покатился удивленно и застенчиво

По скрипучим перилам лестницы шаткой…

В черный вечер прошел господин и вынес

Оттуда измазанный и громадный ком,

Я когда спросили: что это? – «Дыня-с», –

Расшаркался, а потом

Мутью бездумья с утра исслюнявил

Закапанную чернилами ручку скуки…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И в чем уплыл, как не в кровати ли

В пространство внемерное, прочитав в газете,

Что штыками затопорщились усы у обывателей,

И тяжелую артиллерию выкатывают дети.

Это все об нем: как он простенький и серенький,

Житель равнодушья и потомок городов рода,

Никогда не слыхавших об Иеринге

И об его определены абсолютной свободы,

Вскинулся и затопал,

И его шагами ночь хохотала гулко, –

«Смотрите, смотрите: я землю заштопал

Извилистой ниткой глухого переулка»…

Утро снимало синие кольца

С измученных взоров, одевшихся в бледный свет,

И --">