Рюрик Рок - Сорок Сороков

тюремная баланда.

54. Где раньше на вывеске голубая, конская, морда

звенела жестью в тротуара пленку,

висит за ножку, из морга,

тельце молочного ребенка;

55. Площади, где раньше стучали виски подков,

и звуке в воздухе устраивали матч –

не платки туберкулезного, как говорил Мариенгоф,

а один сплошной кумач;

56. ночами, страшными ночами, волкам

отдаются бульварами проститутки,

и пулеметами их лупят там,

на Страстном, из трамвайной будки.

57. Жрать! Жрать!

Хлеба! Зрелищ!

Что же ты Боженька рад –

кал, и тот весь поели.

58. И в просвещеннейшем учрежденьи – Поэтов Союзе,

литературном ЧЕКА,

вспорото пузо

буфетчика;

59. звезд в зимнем небе рюмки

съедены, как шоколад Пока,

позавчера убийца Мирбаха-Блюмкин

стрелял в самого Бога.

60. И на днях Грозный Иоанн с толпою

опричников на Тверскую двинул,

ноги девочкам растягивал клюкою,

точно резину.

61. Сильнее, в теле, похотей мед,

но мороз барабанит по ним,

и холод Москву, к стенам Кремля, жмет,

и колокола в ознобе стали сами звонить.

62. Сгустки крови – не закаты

испражняет над городом смерть;

котлы со смолой по Арбату

ставят черти,

63. и звучит и горюет их песня

воскресенья чудесней:

«Выйду я д-на улицу

Д-на Венскую

Стану кровушку я пить

Д-антилигенскую».

64. Машут ручками, ножками, по системе Тайлора,

не черти – вовсе танки,

и у каждого в пустоте Торичеловой взора,

20-го века евангелие:

65. «Машина! Машина!»

Век наш ей славу грохочет,

даже сердце машинкою нам,

стрекочет все дни и ночи.

66. А там в переулках, Арбата морщинах,

бьется в пророческой грыже

Белый Андрей, руки, как столб телеграфный, раскинув:

«Кризис! Последний кризис!»

67. Я знаю, есть тихие, такие тихие фиалки,

и нежен, так нежен загар твоих грудей

Новый Эдип их не вижу в человечьей свалке,

в конском навозе, каких-то банках, кашице тел – матерей, детей.

– Никого теперь не жаль –

68. Западом лик спокойный Люцифера,

готикой бередит, небесных, синь площадей,

закатность гвоздик в петлице и ровность его пробора

то в Сити, то среди Елисейских полей.

69. С Востока, как шахматы, пустые пески Гоби

двигает глазами раскосыми Ариман.

Не напрасно, не напрасно в Кассандровом мы ознобе

стигмы несем кому-то в дань,

70. не напрасны, не напрасны стихов этих клочья,

из безруких, безногих, выжатая кровь –

истинно говорю Вам: узрите воочию

Он прийдет, Он прийдет Ласковый Сердцелов!

Так говорят пророки,

Так говорит Рок.

      Слышите!

    Слышите!

  Слышите!

71. Топот копит, топот копит

неба лунный пуп;

топит топот, топит топот

дней секущих пук.

72. Слышите, слышите – вот Он, вот

из-за шарахнувшихся дней,

площади круче вздымают под ним живот,

знают: грядет он днесь.

73. Вот он последний праздник

сломает земную ось,

видите всадник –

странный и страшный гость, –

74. кривою чертою рот,

на лике мела –

Всадник на коне вороном,

и в руке его мера.

75. Здания простираются ему под ноги,

пыль и известка карабкаются как ладан,

внове воздух сечет, внове:

Осанна!

 Осанна!

  Осанна!

76. Пальмовыми ветками гнутся трубы,

будто над любимой мужчина,

их грохот, засевший в воздух туго,

грозно урчит матершиной.

77. Спрыгнули звезды с насиженных мест –

а вы не верили, не верили, не верили –

теперь же видите: есть

всадник, и в руке его мера.

78. И опять из-за судорог лет

разрывы дает копыт медь;

встает конь блед

на нем смерть.

79. Солнце ломает куча стек,

под которым дрожала земля столько секунд, столько веков;

больше не вкатится на небесный трек

луны беззвучный, медный, гонг.

80. Пусть для Вас – это Страшный Суд,

для взыскующих, Нас – последнее спасенье,

в полыханья Вечности вознесут

Нас огненных коней тени.

81. Не напрасно, не напрасно Наших мук ремесло,

из безруких, безногих выжатая кровь –

истинно говорю Вам прозрением слов

Он прийдет Корявый, Ласковый Сердцелов.

Так говорят пророки.

Так говорит Рок.

82. Но вы, кто ведает, предвидит,

бушующих величье дней,

кому час каждый, как обида,

и в жизни кручи, как во сне.

83. Кто, с волей --">