Василиск Гнедов - Крючком до неба

нечто об опытах Эдуарда Дюжардена в области, названной впоследствии «потоком сознания»; см. его «Следом за…»). «Совместность» стихотворения подкреплена «протяжно-длящейся» рифмой (зу – ду – ду – кру) и (опять же) «вкраплением пустоты» в самом его начале.

Оба произведения интересны не только своими формальными особенностями, но и следствием таковых – особым смыслом.

Гнедов использует «слоговое письмо» (появляющееся затем у Крученых в «Весне гусиной») и при этом возникает в первой строке «двойное значение»: сквозь «алатырь» просвечивает, казалось бы, прямо противоположное, но все смыслы удивительным образом всё же соединены. Благодаря делению на слоги, в «алатырь» вписано «Ла» (именно с большой буквы), это требует пояснений.

О том, что в теме стихотворения присутствует мифический камень «Алатырь», впервые сказала Энрике Шмидт (в своей статье «Василиск Гнедов: на краю молчания». Новое литературное обозрение, № 33, 1998, с. 273); но важнее было бы отметить саму форму этого присутствия: стихотворение обращено к «Алытырю» и представляет собой своего рода «молитву». А. Н. Афанасьев говорит любопытные вещи об этом «бел-горюч-камне»: оказывается, он связан с «ногой» героя (А. Н. Афанасьев: Древо жизни, М., 1982, с. 192) и с «бабой-алатыркой» (с. 258), фактически тождественной Бабе яге. «Нога», разумеется, присутствует в стихотворении: эта «пята» сравнима с подошвой Кришны, жилами Тифона, пяткой Ахиллеса (с. 324). Она уязвима, подобно пятке ведьмы, если жечь ее горящей соломой (с. 393).

Не случайно Гнедов поминает «упыря», подобно ему Баба Яга (баба-алтырка или ведьма) способна высасывать кровь, молоко из груди молодой женщины, и вообще – жизненную силу. В тибетской мифологии таковая имеет название «ла» и находится в левой пятке мужчины, хотя может странствовать по всему его телу или помещаться отдельно – например, в белом камне (Тибетская мифология, в МНМ, т. 2, с. 506). «Содержание» всего стихотворения оказывается сплавом «разнонациональных» (при этом тождественных) «мифо-тропов»: белый камень, жизненная сила и пята – ключи к прочтению.

Стихотворение было послано Алексею Крученых за неделю до выхода из печати книги Гнедова «Смерть Искусству» и «пятой» Гнедов называет здесь свою «Поэму конца». Она была известна еще до публикации в кругу футуристов и о ней знал Велимир Хлебников. Поэтому, обращаясь к Алатырю – центру мироздания – поэт просит не лишать его главной своей особенности – «пяты», благодаря которой он соединен с Алытырем-Средмирьем и которая тождественна его «Поэме конца». Крученых, получивший текст этой «футуристической молитвы», взят в «свидетели»: «алатырь мою пяту велимиром миром как упырь не тырь».

«Велимир» здесь неслучаен: среди неопубликованных произведений Хлебникова действительно есть озаглавленный и при этом пустой («чистый») лист.

Прежде чем скопировать «Алатырь» в 1929 для предполагавшейся публикации, Крученых вспоминает Гнедова в стихотворении 1922 года:

…и он далечет

посылая заходной пяточкой

в ребра домов

золотой пятачок

размазни!

«Пята», тождественная пустой странице, – это самое важное в «алатыре». Совместное стихотворение Ивана Игнатьева и Василиска Гнедова, наполненное множеством других интереснейших смыслов, продолжает тему пяты-стопы-ноги в своих финальных строках.

Впервые в текст стихотворения Игнатьев вводит кинетографические знаки, изображающие синхронные движения рук и ног в 1912 году (его «Третий Вход» в сб. эго-футуристов «Бей, но выслушай», СПб., 1913), используя при этом вовсе не те знаки, что уже были хорошо известны хореографам и теоретикам балета, а свои собственные. Они основаны на знаках системы записи движений балерины у Степанова (1892) и напоминают партитуры «нормо-нормальных» движений у Дельсарта. Сознавая всю условность подобных «записей», Игнатьев составляет свои знаки из горизонтальной (рука) и вертикальной (нога) черт. Соответственно, при исполнении «Третьего Входа» необходимо топать ногой (пожалуй, это единственное, что вполне отчетливо в кинетографии Игнатьева; важно отметить, что попытки исполнения музыкальной пьесы Артура Лурье «Upmann» без «чечеточного» топота ног, указанного автором-футуристом в «ремарке для постановки» совершенно бессмысленны; в связи с «топаньем» важны и записи своих плясок скоморохами, тем более что они получили своего рода развитие в партитурах «танцев машин» у Валентина Парнаха, см., напр., в кн. Marzio Marzaduri: Dada --">