Игорь Сунерович Меламед - Арфа Серафима: Стихотворения и переводы

И в сгорбленной фигуре, и в глазах

Таится не страдание, но мысль:

Он весь — само бесстрастье, он из тех,

Кто позабыл усилья, для кого

Они излишни вовсе, он из тех,

Кого долготерпенье привело

К столь кроткому смиренью, что ему

Терпеть уже нетрудно. И покой

Его так совершенен, что юнцы

Завистливо взирают на него.

На мой вопрос, куда он держит путь,

С какою целью, он ответил так:

«Иду я в Фелмут к сыну своему.

Он ранен был в сражении морском.

Сейчас в больнице умирает он,

И я хочу успеть проститься с ним».

Жалоба оставленной индианки

Если северный индеец заболевает в дороге и не может продолжать путешествие со своими соплеменниками, его оставляют одного, накрыв оленьими шкурами и обеспечив, по возможности, запасом воды, пищи и дров. Ему сообщают дальнейший маршрут, и если больной не догоняет своих товарищей, то погибает в одиночестве среди снежной пустыни, разве только, на его счастье, другое племя не набредает на него. Излишне добавлять, что женщины подвергаются той же участи, и даже чаще мужчин. Об этом можно прочесть в интересной книге Хирна «Путешествие от Гудзонова залива к Северному Ледовитому океану». По свидетельству того же автора, когда северное сияние перемещается в атмосфере, в небе раздаётся треск. Это явление упомянуто в первой строфе нижеследующего стихотворения.

О, если б смерть взяла меня

К приходу завтрашнего дня!

Сиянье северное мне

Как будто грезится во сне.

Однако этот яркий блеск

Я созерцаю наяву,

И в небесах я слышу треск,

И всё ещё живу.

О если б смерть взяла меня

К приходу завтрашнего дня!

Костёр мой умер, и дрова

Погибли в нём, а я жива.

Лежит на мёртвых углях лёд,

И я погасну в свой черёд.

Как все, желала я тепла,

Одежды, пищи и огня.

С тех пор, как я занемогла,

Ничто не радует меня.

Я от всего отрешена,

И смерть мне больше не страшна.

Напрасно отказалась я,

Чтоб на санях меня, друзья,

Ещё хоть день тащили вы —

Упала духом я, увы!

Недуг мой словно отступил,

Едва лишь скрылись вы из глаз.

Ах, отчего, набравшись сил,

Я догонять не стала вас!

Мои мучения прошли,

Когда исчезли вы вдали.

Сынок, тебя другая мать

Отныне будет обнимать!

Какой же ты послал мне взгляд,

Когда из рук моих был взят!

Как взрослый, ты напрягся весь,

Да так, что если б только мог,

Не дал бы мне погибнуть здесь:

Один бы сани поволок.

Но, как несчастное дитя,

Ко мне ты рвался миг спустя.

Моя отрада! Мальчик мой!

Дня два ещё мне быть живой.

Но ты, родимый, обо мне

Не плачь в далёкой стороне.

Друзья, когда бы мой привет

Мог ветер донести до вас,

Спокойно — в том сомненья нет —

Я встретила бы смертный час.

Хочу увидеть вас опять

И многое ещё сказать.

Вы, верно, вязнете в снегу,

Я вас догнать ещё могу

И вновь увидеть свой шатёр.

Но нынче умер мой костёр,

Окреп безжалостный мороз,

И превратилась в лёд вода,

И волк еду мою унёс,

В ночи прокравшийся сюда.

Осталась я совсем одна,

И смерть мне больше не страшна.

Как рано рвётся жизни нить!

Уж мне и суток не прожить.

Я вижу только снег вокруг,

Ни ног не чувствую, ни рук.

Ушла б я с лёгкою душой,

Когда бы на один лишь миг

Покинутый ребенок мой

Ещё к груди моей приник!

Но, видно, смерть возьмёт меня

К приходу завтрашнего дня.

Осужденный

Несравненный закат заливал небеса.

     Я стоял на вершине горы.

И звенели восторгом луга и леса

     В ожиданье вечерней поры.

«Для чего же прекрасные эти места

     Покидать нам?» — я молвил с тоской

И в глубокой печали спустился туда,

     Где томился несчастный изгой.

Гулким эхом шаги отдавались мои.

     Тусклый луч сквозь решетку проник.

И увидел я узника: он в забытьи

     Головой --">