Георгий Аркадьевич Шенгели - Изразец

Георгий Шенгели ИЗРАЗЕЦ

Четвертая книга стихов

«Ты помнишь день…»

Ты помнишь день: замерзла ртуть, и солнце

Едва всплыло в карминном небосклоне,

Отяжелевшее; и снег звенел;

И плотный лед растрескался звездами;

И коршун, упредивши нашу пулю,

Свалился вдруг. Ты выхватил кинжал

И пальцем по клинку провел, и вскрикнул;

На сизой стали заалела кожа,

Отхваченная ледяным ожогом…

Не говори о холоде моем.

Надпись на статуе

В полдень и полночь

Ты можешь

Ощупать

Сей камень прохладный,

Все

Изгибы его

Чуткой изведать рукой,

И,

Чтобы радость твоя

Стала полной

И веской,

И вечной,—

Хладное имя ему

Пусть изваяет

Поэт.

Поэту

Да, стиснуть зубы, губы сжать, как шпагу

Перо в тугие пальцы вплавить, сердце

Взнуздать и мысль рассечь ланцетом — вот

Поэта полуночный подвиг.

Да, только в молнийной игре, во вздохах

Насоса нагнетательного, в звонах

Дрожащих исступленных рычагов,

В порхании, в свистящем лете поршней,

Отмеривающих стихи и строфы,

Ты золото из глубины подымешь

И вверх его по жолобу косому

Тяжелой песней устремишь. А там—

Пусть сыплется густым золотопадом,

Расплескиваясь о земь, вдробь зернится,

В мельчайший бисер. Ах, не все ль равно:

Ветр дует в парус и подолы крутит,

Но мчится, мчится, мчится. Будь и ты

Подобен ветру. Но стреми не воздух,

А вескую, а золотую жидкость,—

Настой давно угаснувшего солнца.

«Окном охвачены лиловые хребты…»

Окном охвачены лиловые хребты

Нить сизых облаков и пламень Антареса.

Стихи написаны. И вот приходишь ты:

Шум моря в голосе и в платье запах леса;

Целую ясный лоб. О чем нам говорить.

Стихи написаны. Они тебе не любы.

А чем, а чем иным могу я покорить

Твои холодные сейчас и злые губы.

К нам понадвинулась иная череда,

Влеченья чуждые тебя томят без меры.

Ты не со мною вся, и ты уйдешь туда,

Где лермонтовские скучают офицеры.

Они стремили гнев и ярость по Двине,

Пожары вихрили вдоль берегов Кубани,

Они так нехотя расскажут о войне,

О русском знамени и о почетной ране.

Ты любишь им внимать. И покоряюсь я.

Бороться с доблестью — я не имею силы:

Что сделает перо противу лезвия,

Противу пламени спокойные чернилы.

Поединок роковой

Я тихо спал. И в мой пригретый хлев

Вошла, шатаясь, пьяная старуха

И прыгнула. И на плечах почуя

Костлявый груз, я вымчался из хлева.

Луна в глаза ударила. Туман

Затанцовал над дальними прудами.

Жерлянки дробным рокотом рванули.

И тень моя горбатая, как пух

Комком по светлым травам покатилась.

И чем сильнее острые колени

Мне зажимали горло, чем больнее

Меня язвил и шпорил хлыст колючий, —

Тем сладостнее расбухало сердце

И тем гневнее накалялась мысль.

И длился бег. Выкатились глаза.

И ветер пену с губ сдувал. И чую:

Бежать невмоготу. И сжавши ребра,

И в спазме смертной зубы раскрошив,

Я вывернулся вдруг прыжком змеистым,

И захрустела старческая шея,

Мною придавленная. Свист гремучий

Взвился над взбеленившимся хлыстом.

И — понеслись. Не успевал дышать.

И тень отстала и оторвалась.

Луна и ветр в один звенящий крутень

Смешались. И невзнузданная радость

Мне горло разнесла. И вдруг старуха

Простонет: Не могу… и рухнула.

Стою. Струна еще звенит в тумане,

Еще плывет луна, и блеск, и трепет

Не отстоялись в сердце и глазах.

А предо мной раскинулась в траве

И кроткими слезами истекает

Исхлестанная девушка, — она,

Любовь моя, казненная безумцем.

«Плитный двор пылает в летнем полдне…»

Плитный двор пылает в летнем полдне.

Жалюзи прищурились дремотно.

Низенькое устье корридора

Обнимает ясною прохладой.

Прохожу по чистым половицам,

Открываю медленные --">