Владимир Васильевич Пруссак - Цветы на свалке

Владимир Васильевич Пруссак Цветы на свалке

Цветы на свалке^*

1915

(обратно)

Поэтезы

«Поэты вписаны в угрюмые реестры…»

Поэты вписаны в угрюмые реестры.

Кусочки славы. Золоченый культ.

Я не участник вашего оркестра;

Не сяду я за дирижерский пульт.

Что мне за радость в сильных камертонах?

Налажу сам звенящую мечту!

Хочу венца, хотя бы из картона,

И популярность славе предпочту.

Парнас не для меня. Я розовый бездельник.

Люблю кричащий, пестротканый хлам.

Хочу признания, хотя бы на неделю,

Хочу известности, рецензий и реклам.

(обратно)

«Потише, люди! Поэт в ударе…»

Потише, люди! Поэт в ударе.

Он быстро нижет сплетенья строк;

Он мчится с Музой в угарной паре;

В его движеньях – всевластный рок.

Пред ним – разбитые скрижали

Законов мести, живой тоски.

Перед святыней не задрожали

Порывы творческой руки.

Вдали – унылые колонны

Когда-то доблестных вождей.

Поэт суровей и непреклонней,

Проникновенней других людей.

Все гимны жизни, все битвы чести,

Все ласкословья, все цепи бурь

Поэту радостные вести:

Он претворил их в свою лазурь.

У ног его – рыданья женщин

Им обесчещенных, шутя;

Он бурной прихотью увенчан,

Он ясный старец и дитя.

Не докучай заветом ветхим,

Не омрачай его лица:

Вся ценность жизни наивной Гретхен

Мотивы страсти в душе певца.

Цветут улыбки. Гремят аккорды.

Взвивают мысли пируэт.

Любуйся дерзким, любуйся гордым

И преклоняйся, – ведь он поэт.

(обратно)

«Я молился с сектантами о Христовом пришествии…»

Я молился с сектантами о Христовом пришествии;

На раденьях скакал святострастным хлыстом;

Полюбив чернокнижников, потаенно волшебствовал,

Перед тайнами Дьявола простираясь пластом.

Восходя на высоты, отдаваясь подполью,

Я всюду искал золотых перемен;

Некрасивых безумцев обнаженные боли

Увлекали меня в отвратительный плен.

Мне внушал откровенья бриллиантовый опиум.

Нестерпимых кошмаров, снежнорозовых грез

Непреложным религиям, социальным утопиям

Поучал, зеленея, нежножгучий шартрез.

Поцелуев невинных ароматные шелесты

Обещали влюбленности боязливый урок.

В четких стансах Искусство со мной ликовало,

Напевая напевно за напевом напев.

Удивляясь голодным, я спускался в подвалы,

Раздувая мятежно старобронзовый гнев.

Оступался, блуждая красноватыми кручами,

И валялся под нарами арестантских палат,

Слушал жуткое пенье ядовитых наручников,

Утомленно одергивал надоевший халат.

Замыкаясь печатями неподвижных канонов,

Эксцессировал рьяно, буднепылью томим.

Невозможные прихоти наперед узаконив,

Оставался свободным и собою самим.

(обратно)

«Кую безжизненные звенья…»

Кую безжизненные звенья

Моих рифмованных минут,

Не понимая вдохновенья.

В моих стихах – упорный труд

И жиловатое терпенье.

Стремясь найти родимый кров,

В чаду растерянно блуждаю

Не мною сложенных костров,

Пока безвольно подражаю

Картинам старых мастеров.

Но в серых строчках силы дремлют,

Неискушенные ни в чем,

Как бы готовясь душным днем

Пролиться на сухую землю

Животрепещущим ключом.

Законодателей презрев,

Доселе чуждыми словами

Я обозначу свой напев;

Рисую четкими строфами

Мою любовь и гулкий гнев.

(обратно)

«Я знаю, дамы! Я знаю, барышни…»^*

Я знаю, дамы! Я знаю, барышни,

Чего вы ждете от скользких рифм!

Вы улыбаетесь угарочно,

Напоминая хищных нимф.

В моих стихах, – больной эротикой

Проникнут каждый ассонанс,

И потому вы так восточнитесь,

Легко впадая в любовный транс.

Я – добродушное превосходительство.

В своем надушенном саду

Я принимаю снисходительно

Восторженные billets-doux.

Вы так экстазны в эстетной блузочке;

Вы так эксцессны, demoiselle!

Я вас порадую изящной музыкой

Своих надуманных новелл.

Я изменю, змея созвучьями,

Моей манерной dame de coeur.

Вы просмакуете измученно

Пытальной ласки хмельной --">