Светлана Васильевна Кекова - Расскажи мне о жизни в пустыне…

шинки,

синим светом подсвеченный

тот, чьё имя — Никто,

и проказою меченный

вождь в заморском пальто.

Он танцует «цыганочку»

со страной на горбу,

дразнит мёртвую панночку

в одиноком гробу.

И, не видя противника,

у Софийских ворот

Гоголь в облике схимника

на молитву встаёт.

* * *

памяти о. Игоря Цветкова

1

Среди странных взлётов и падений,

в лунном свете с головы до пят,

богомолы в виде привидений

молча над полянами висят.

Лишь один из них, лишённый крова,

от себя и мира отрешён,

силится обманутое слово

натянуть на лоб, как капюшон.

Но пока он к смысловой палитре

добавляет краску или две,

странный зверь в пирамидальной митре

в разноцветной движется траве.

И пока изгой из богомолов

с именем нащупывает связь, —

торжествует звука странный норов,

жизнь проходит, плача и смеясь.

И среди растений в виде свечек,

ничего не видя впереди,

засыпает навсегда кузнечик

с маленькою арфой на груди.

2

Близка мне исландская сага,

где скальд воспевает осот,

где пастырь на склоне оврага

словесное стадо пасёт.

где в зарослях диких растений

под сенью искусств и наук

таится непризнанный гений,

творец паутины — паук.

Блажен, кто в страдании весел,

кто знает таинственный путь,

но трижды блажен, Кто повесил

кузнечику арфу на грудь.

* * *

памяти Наташи

Мы не знаем, когда нам придётся

покидать навсегда этот свет…

С неба ливень невидимый льётся

нашей радости, скорби и бед.

Ты от этого ливня промокла

и, наверное, спать прилегла,

а в больничные целилась окна.

словно в сердце, стальная игла.

Сколько горечи в тщетной попытке

разгадать, где скрываешься ты —

то ли с Пушкиным мчишься в кибитке,

то ли смотришь со старой открытки

в ореоле своей правоты?

Ах, Наташа, тяжёлое бремя

избывая, мы верим и ждём,

что исчезнет пространство, и время

станет мелким солёным дождём,

и зажгутся пасхальные свечи.

словно солнце в дали голубой,

и случится великая встреча

всех со всеми. И встреча с тобой.

* * *

памяти Александра Ревича

Не могу понять, по чьей вине я стала заклинательницей слов

и зачем деревья, пламенея, закрывают лето на засов,

и зачем заканчивает осень на груди рубаху листьев рвать,

и зачем опять святой Амвросий созывает ангельскую рать.

Рано утром по дороге сельской дождь идёт, как много лет назад…

Как бы мне доехать до Козельска, заглянуть бы в Сергиев Посад,

помянуть там Влада и Наташу, услыхать синицы голосок

и увидеть, как из чаши в чашу погребальный сыплется песок.

Вот октябрь от холода и скуки гонит к югу роту мурашей,

ночь слепая простирает руки к освещённой стороне вещей,

тополь в одеянии богатом — словно церковь Спаса на крови,

и вздыхает на холме покатом старый вяз, взыскующий любви,

Нет любви — и смысла нет в пейзаже, и поэту не хватает сил

у истока слов стоять на страже, как стоит Архангел Михаил.

Что мне старость, поздняя расплата, молодость над пропастью во ржи,

как спасти мне атом от распада, слово — от сияния и лжи?

Волшебная рыба

памяти Этери Басария

На Страшном судищи без оглагольников обличаюся,

без свидетелей осуждаюся,

книги босовестные разгибаются,

и дела сокровенные ткрываются…

(Из тропаря по третьей кафизме)

Надев златотканую ризу, сидит безутешная мать

и хочет волшебную рыбу для мёртвого сына поймать.

Вокруг неё — травы и воды, и годы страданий и бед,

а в ней — времена и народы, и праведной совести свет.

В руках она держит корзину, в корзине — иголка и нить…

Я знаю — убитого --">