Светлана Васильевна Кекова - В глубине времён

призываю, и с Ним погружаюсь в сон,

но похлёбку варит моя сестра,

и в пустых полях высевает лён.

И когда в лугах, на полях, в лесах

голубые звёзды начнут цвести,

я шепну с надеждой: «Смотри, Исав,

как Иаков тебе говорит: „Прости!“»

2

Настеньке

Задыхаясь, солнце во тьму спешит,

нет земных морщин на его лице.

А под ним колхидский цветёт самшит

высоко в горах, на реке Цеце.

Было время плакать и время петь,

было время ночи — но вспыхнул свет.

А вода, огонь, серебро и медь —

это тлен и прах, суета сует.

Знаю, слово мудрого — гвоздь, игла,

ты к сухому дереву пригвождён.

потому что смертная тень легла

на любого, кто от жены рождён.

Как же ты нам близок, Экклезиаст,

ибо мы забыли давно о Том,

Кто придёт и руку тебе подаст,

Кто шеол и смерть победит Крестом.

Наступает, видимо, время «икс».

Ходит вечность в вывернутой дохе.

И идёт форель по реке Курджипс,

чтобы в сеть попасть на реке Пшехе.

* * *

дочери Маше

Пережитки быта небогатого —

деревянных домиков уют…

Голуби на улочках Саратова

крошки хлеба чёрствого клюют.

Полон воздух запахами пьяными:

месяц май взошёл на пьедестал.

Праздник любования каштанами,

словно день прозрения, настал.

В книге жизни сбита рубрикация…

Что осталось? Только ночь и день,

жёлтая и белая акация,

белая и сизая сирень.

Пьёт японец крепкий чай без сахара,

скучный, как роман Эжена Сю,

и цветёт классическая сакура

где-то там, на острове Хонсю.

* * *

дочери Лене

…умирает осень, от ветра скрипит калитка,

и цветёт на клумбе последняя маргаритка,

и висит на ветке яблочко с червячком,

повернувшись к солнцу мёрзлым своим бочком.

Облака плывут, похожие на овечек.

Появился в мире маленький человечек.

Дома ждут младенца глаженые пелёнки,

пузырёк зелёнки, и Лик именной иконки,

и в углу лампадка, и маленькая кроватка,

и грядущей жизни тайнопись и загадка…

* * *

Саше Лобычеву

Болит у тополя голова —

он будет листвой шуметь…

И если всё же мои слова

не олово и не медь,

и если вправду мои стихи —

признанье моей вины,

и если будут мои грехи

действительно прощены,

то, значит, в будущем стану я

потоком, текущим с гор,

поскольку всё-таки жизнь моя

не только словесный сор.

Когда-нибудь — ты меня прости —

я снова к тебе приду,

я буду в зарослях слов цвести,

как роза в чужом саду,

я буду новые песни петь

некстати и невпопад,

и буду в воздухе я висеть,

как ангел и водопад…

* * *

В конце семидесятых,

В объятиях зимы,

Скатёрку — всю в заплатах —

На стол стелили мы.

И, отутюжив блузку,

Закрыв на ключ альков,

Готовили закуску

Из плавленых сырков.

Да, был сюжет альковный

Искусно утаён…

Зато салат морковный

И торт «Наполеон»

Стол украшали бедный —

И я, тебя обняв,

Ждала, что нам целебный

Поможет чай из трав.

А снег летел и таял

В пространстве за окном,

И ты пластинку ставил,

Где пелась песнь о том,

Что всё на свете минет —

И мука, и любовь,

Что друг тебя покинет,

Что кровь твоя остынет,

Твоя остынет кровь.

Пел трагик, вторил — комик,

Огонь свечи дрожал.

А на скамейке томик

Тарковского лежал.

--">