Поль Верлен , Илья Григорьевич Эренбург , Франсуа Вийон , Пабло Неруда , Артюр Рембо , Николас Гильен , Франсис Жамм , Пьер де Ронсар , Иоахим дю Белле , Гонсало из Берсео , Хуан Руис , Хорхе Манрике - Избранное

Художника есть — звук его краски. И у Актера — звук взгляда.

Найдем — и тогда нам поймется многое. В нем.

Этот истинный его звук — принужден был слышаться реже, чем он хотел. Годами он не включал свою мелодию и, бывало, публично отказывался от прозвучавшей. Она с чем-то не совпадала — с чем-то сильным, что было вне.

Но он знал, что она-то и есть самое главное. И что она у него — в стихах.

И, как обычно, время начинает изменять и подтверждать.

Илья Эренбург. Поэт. 1891–1967.

М.Коломенский

СТИХОТВОРЕНИЯ

1. «Так устали согнутые руки…»

Так устали согнутые руки

От глубоко вставленных гвоздей,

Столько страшной, непосильной скуки

Умирать зачем-то за людей.

Им так скучно без огня и жара

Кровь мою по полю разносить,

Чтобы с всплеском нового удара

Руки кверху снова заносить.

Сколько скуки было у Пилата,

Сколько высшей скуки пред собой,

В миг, когда над урной розоватой

Руки умывал перед толпой.

А теперь несбыточного чуда

Так напрасно ждут ученики.

Самый умный сгорбленный Иуда

Предал, и скорее, чем враги.

Царство человеческого сына —

В голом поле обветшалый крест.

Может быть, поплачет Магдалина,

Да и ей не верить надоест.

А кругом — кругом всё то же поле,

Больше некуда и не на что взглянуть.

Только стражники без радости и боли

Добивают сморщенную грудь.

Между маем и июлем 1910

2. ПАРИЖ

Тяжелый сумрак дрогнул и, растаяв,

Чуть оголил фигуры труб и крыш.

Под четкий стук разбуженных трамваев

Встречает утро заспанный Париж.

И утомленных подымает властно

Грядущий день, всесилен и несыт.

Какой-то свет тупой и безучастный

Над пробужденным городом разлит.

И в этом полусвете-полумраке

Кидает день свой неизменный зов.

Как странно всем, что пьяные гуляки

Еще бредут из сонных кабаков.

Под крик гудков бессмысленно и глухо

Проходит новый день — еще один!

И завтра будет нищая старуха

Его искать средь мусорных корзин.

А днем в Париже знойно иль туманно,

Фабричный дым, торговок голоса, —

Когда глядишь, то далеко и странно,

Что где-то солнце есть и небеса.

В садах, толкаясь в отупевшей груде,

Кричат младенцы сотней голосов,

И женщины высовывают груди,

Отвисшие от боли и родов.

Стучат машины в такт неторопливо,

В конторах пишут тысячи людей,

И час за часом вяло и лениво

Показывают башни площадей.

По вечерам, сбираясь в рестораны,

Мужчины ждут, чтоб опустилась тьма,

И при луне, насыщены и пьяны,

Идут толпой в публичные дома.

А в маленьких кафе и на собраньях

Рабочие бунтуют и поют,

Чтоб завтра утром в ненавистных зданьях

Найти тяжелый и позорный труд.

Блуждает ночь по улицам тоскливым,

Я с ней иду, измученный, туда,

Где траурно-янтарным переливом

К себе зовет пустынная вода.

И до утра над Сеною недужной

Я думаю о счастье и о том,

Как жизнь прошла бесследно и ненужно

В Париже непонятном и чужом.

Апрель или май 1911

3. ВОЗВРАТ

Будут времена, когда, мертвы и слепы,

Люди позабудут солнце и леса

И до небосвода вырастут их склепы,

Едким дымом покрывая небеса.

Будут времена: не ведая желаний

И включивши страсть в обычные дела.

Люди станут прятать в траурные ткани

Руки и лицо, как некогда тела.

Но тогда, я знаю, совершится чудо,

Люди обессилят в душных городах.

Овладеет ими новая причуда —

Жить, как прадеды, в болотах и в лесах.

Увлекут их травы, листья и деревья,

Нивы, пастбища, покрытые травой.

Побредут они на древние кочевья,

Стариков и женщин увлекут с собой.

Перейдя границы города-заставы,

Издали завидев первые поля,

Люди будут с криком припадать на травы,

Плакать в исступленье и кричать: «Земля!»

В парах падая на травяное ложе,

Люди испугают дремлющих --">