Низами Гянджеви - Искандер-наме

Низами Гянджеви ИСКЕНДЕР-НАМЕ

К Н И Г А I ШАРАФ-НАМЕ (КНИГА О СЛАВЕ)

НАЧАЛО РАССКАЗА И ИЗЛОЖЕНИЕ ИСТИНЫ О РОЖДЕНИИ ИСКЕНДЕРА

Воду жизни, о кравчий, лей в чашу мою!

Искендера благого я счастье пою.

Пусть в душе моей крепнет великая вера

В то, что дам сей напиток сынам Искендера!

* * *

Тот, кто царственной книгой порадует вас,

Так, свой стих воскрешая, свой начал рассказ:

Был властитель румийский. Вседневное счастье

К венценосцу свое проявляло участье.

Это был всеми славимый царь Филикус.

Услужал ему Рум и покорствовал Рус.

Ионийских земель неустанный хранитель,

В Македонии жил этот славный властитель.

Он был правнук Исхака, который рожден

Был Якубом. Края завоевывал он.

Чтил все новое, думал о всем справедливом, —

И с овцой дружный волк был в те годы не дивом.

Так он злых притеснял, что их рот был закрыт,

Что повернул он Дария в зависть и в стыд.

Дарий первенства жаждал, и много преданий

Есть о том, как с царя он потребовал дани,

Но румиец, правленья державший бразды,

Предпочел примиренье невзгодам вражды:

С тем, которому счастье прислуживать радо,

В пререканье вступать неразумно, не надо.

Он послал ему дань, чтоб от гнева отвлечь, —

И отвел от себя злоумышленный меч.

Дарий — был ублажен изобилием дара.

Царь — укрыл нежный воск от палящего жара

Но когда Искендера година пришла,

По-иному судьба повернула дела.

Он ударил копьем, — и, не ждавший напасти,

Дарий тотчас утратил всю мощь своей власти

Старцы Рума составили книгу свою

Про отшельницу, жившую в этом краю.

В день, когда материнства был час ей назначен

Муж был ею потерян и город утрачен.

Подошел разрешиться от бремени срок,

И мученьям ужасным обрек ее рок.

И дитя родилось. И, в глуши умирая,

Мать стонала. Тоски ее не было края:

«Как с тобой свое горе измерим, о сын?

И каким будешь съеден ты зверем, о сын?»

Но забыла б она о слезах и о стоне,

Если б знала, что сын в божьем выкормится лоне

И что сможет он власти безмерной достичь

И, царя, обрести тьму бесценных добыч.

И ушла она в мир, непричастный заботам,

А дитяти помог нисходящий к сиротам.

Тот ребенок, что был и бессилен и сир,

Победил силой мысли все страны, весь мир.

Румский царь на охоте был вмиг опечален,

Увидав бедный прах возле пыльных развалив

О беспомощность! К женщине мертвой припав,

Тихий никнет младенец меж высохших трав,

Молока не нашедший, сосал он свой палец,

Иль, в тоске по ушедшей, кусал он свой палец..

И рабами царя — как о том говорят —

Был свершен над усопшей печальный обряд.

А ребенка взял на руки царь, — и высоко

Приподняв, удивлялся жестокости рока.

Взял его он с собой, полюбил, воспитал, —

И наследником трона сей найденный стал.

Все же в древнем дихкане была еще вера

В то, писал он, что Дарий — отец Искендера.

Но сличил эту запись дихкана я с той,

Что составил  приверженец веры святой, —

И открыл, к должной правде пылая любовью,

Что к пустому склонялись они баснословью.

И постиг я, собрав все известное встарь:

Искендера отец — Рума праведный царь.

Все напрасное снова отвергнув и снова,

Выбирал я меж слов полновесное слово.

Повествует проживший столь множество дней,

Излагая деянья древнейших царей:

Во дворце Филикуса, на царственном пире

Появилась невеста всех сладостней в мире.

Был красив ее шаг и пленителен стан,

Бровь — натянутый лук, косы — черный арка!

Словно встал кипарис посреди луговины.

Кудри девы — фиалки, ланиты — жасмины.

Жарких полдней пылала она горячей…

Под покровом ресниц мрело пламя очей.

Ароматом кудрей, с их приманкою властной,

Переполнился пир, словно амброю страстной.

Царь свой взор от нее был не в силах отвлечь,

Об одной только дивной была его речь.

И в одну из ночей взял ее он в объятья,

И настал в жаркой мгле миг благого зачатья.

Словно тучей весенней повеяла мгла

И жемчужину в --">