Константин Дмитриевич Бальмонт - Том 4. Стихотворения

птицу эту,

Дорожишься, путник, зря.

Он был послан Баязету,

В выкуп Франкскаго царя.

Кубла-Хан перелукавил

С ним – три тысячи лисиц.

Сам Персидский шах восславил

Хватку-молнию меж птиц.

Впился в Индии он с маху

В крепковыю кабану.

Ты даешь мне денег? Праху?

Лучше я продам жену».

Так Киргиз напев сугубый

Вдруг нашел, чтоб мне пропеть.

И, смеясь, белели зубы,

Златом в бубне рдела медь.

Зыком в небе многотрубно

Вскликнул голос журавлей,

Звуки песни, всплески бубна

Воскрылялись все светлей.

Зависть к дикому Киргизу

Я учуял, весь горя,

В час как в огненную ризу

Облеклась в степи заря.

Русь

В сердце чувство древней были,

Быта, бывшаго века,

Звон лесного родника,

Трепет вьющих воскрылий,

Достиженья без усилий.

Силой зрящаго зрачка,

Силой радованья воле.

Лес мне выкорчевать, что ли?

Весь? Дремучий? Древний? Что ж!

Мне для хлеба нужно поле.

Лес – богатство. Лес – хорош.

Да простор получше, вдвое.

Нужно поле мне ржаное

И надречный строй станиц.

Степь нужна для лета птиц.

Отодвину вечевое

И немотное, лесное

Царство белок и куниц.

Я хочу не тропок тесных,

Не однех лесных криниц,

Это мне давно знакомо –

Повсеместно быть как дома

И нигде не быть в дому,

В доме – в гробе. Жить ли в склепе?

Этот жребий слишком строг.

Я люблю разбег дорог.

Манит степь? А я за степи!

На утесистый отрог.

Кличет друга гулкий рог.

А когда мой зов не брата

И не друга пробудил, –

А когда орла орлята

Воплем кличут к мере сил,

Ринусь я на супостата,

Он ли, я ли, но со ската

Путь – до пропастных могил.

И широко, и богато

Раскрывается простор.

Синь, синее дальних гор,

Даль, воздушней, зеленее,

Чем ветвистая затея,

Что засеял гулкий бор.

Тоже чащи, но иныя,

Пеной венчаны, сквозныя,

Изумрудный блеск и хор,

Вал за валом, клонят выи

И заводят разговор,

Говорят, что, кто в просторе

Сердцем все завоевал,

Должен день свой бросить в Море,

Ночью в сердце примет вал.

Так, я – Русь. И все я знаю.

Русский в чем же не бывал?

Как от края неба к краю,

Разрезая бирюзу.

Мчится молния в грозу,

Я у самаго Царь-Града

На вратах прибил свой щит.

Но того ли Руссу надо?

Он не этим знаменит.

Впивши сглаз и клич пространства,

Крылья сокола легки, –

Брал я рубище в убранство,

Мерил сердцем постоянство

Покаянья и тоски,

Власть – в себя простор вместившей –

В крестном знаменьи застывшей,

Укротившейся руки.

Знаю я, побывши в гуле,

За седьмой чужой горой,

Как сбирать в единый улей

Розных пчел мохнатый рой, –

Как, подпав под вражьи ковы,

Заглянув далеко в даль,

Опрокинуть рок суровый

Волей верною как сталь.

Да, я Русский. Знаю иго,

Что сцепляет триста лет.

Знаю мощь такого мига,

Что, когда душой пропет,

Сразу тьмы и рабства нет.

Верю: Мне предначертанье –

Все изведать до конца.

Через пропасти страданья

К свету Божьяго лица.

Полной чашей своеволье

Я во времени испил.

Час бежит. Мой час – бездолье.

Крепкий час мой – богомолье,

Накопленье новых сил.

И еще в прозрачном взоре

Есть упор и крепь стропил.

И еще увидят вскоре

Горы в каменном уборе,

Поле, степь и лес, и Море,

Мрак ли, свет ли победил.

Подвижник Руси

В глухом лесу, звеня, сосна,

Что выше и прямее ели,

Всегда победно зелена,

В ней знак свирели и кудели.

В смиренном цвете умудрен,

Небеснаго прозренья вежды,

Среди цветов провидец – лен,

Он ткач заветной нам одежды.

Среди бессмертных в славе рек,

Гудит в час вещим звоном Волга.

И вечен древлий древосек,

Верховнаго свершитель долга.

Смолистых свежих стружек дух,

--">