Дмитрий Юрьевич Веденяпин - Трава и дым

Слепящий Центр; молитва, пепел, иней

И человек, который одинок.

3

Я полюбил тебя, бессонный человечек.

Огромный коридор наполнен тишиной.

В окне стоит зима, и черно-белый вечер

Похож на зеркало основой ледяной.

В колодце темноты скользят смешные люди.

Прижавшись лбом к стеклу, не разжимая век,

Тот мальчик видит все, что было, есть и будет.

Над эллипсом катка порхает редкий снег.

Есть только то, что есть; он встанет на колени,

И двор под окнами, каток, асфальт, подъезд

Окажутся на дне почти прозрачной тени

Пространства-времени, похожего на крест.

Есть только то, чего как будто нет.

Внутри другой зимы я выбегу из школы,

И он подарит мне очки Савонаролы,

Чтоб я смотрел сквозь них на разноцветный свет.

1997

«В трухлявой Аркадии, в царстве прогрызенных пней…»

В трухлявой Аркадии, в царстве прогрызенных пней,

В компании гусениц и сизокрылых громадин

Жуков, в лабиринте сосновых корней,

На шишках, присыпанных хвоей, нагревшейся за день,

Под стрекот кузнечиков, возле дороги, почти

У остановки, но с той стороны, у забора,

Ведущего к пляжу, мы ждали автобус, который

Приходит из города в пятницу после шести.

И он приходил, и, нагнувшись, я видел в просвете

Над черным асфальтом и пыльной дорожкой за ним

Ботинки, сандалии, кеды приехавших этим

Вечерним автобусом солнечно полупустым.

Потом громыхало, стрижи рисовали грозу,

Но нас не давали в обиду бессмертные боги.

Мы были живыми на этой зеркальной дороге,

Бегущей вдоль сосен над речкой, блестящей внизу.

1997

Голос

Сквозь ватное время, сквозь воздух, мелькая,

Как бабочка в елках над тенью от стула,

В затянутых наледью стеклах трамвая,

В густых спотыканьях невнятного гула…

Внутри треугольников и полукружий,

Сквозь блики на поручнях, в точке покоя

Нам было предсказано что-то такое,

Что все остальное осталось снаружи.

Осталось спокойно держать на весу

Снопы и царапины света на грани

Пустой пустоты, в черно-белом лесу,

Среди отражений цветов на поляне.

Осталось стоять, как живой человек,

В трамвае, гремящем то громче, то тише

Сквозь ватное время, танцующий снег

И голос, которого тут не услышишь.

1997

«Видение философа Хомы…»

Видение философа Хомы:

Простор, как сон, и шелковистая трава…

Потом — прозрачно-обморочный лес,

Сухая шапка мха.

Потом — пустые точки близких звезд,

Ночная неподвижная листва,

Испуганные жаркие глаза,

Холодная рука.

Потом — в невероятной тишине,

Как призраки, белея в темноте,

Вы медленно идете по траве,

И те же, и не те.

1987

«Любовь, как Чингачгук, всегда точна…»

Любовь, как Чингачгук, всегда точна

И несложна, как музыка в рекламе;

Как трель будильника в прозрачных дебрях сна,

Она по-птичьи кружится над нами.

Есть много слов, одно из них душа,

Крылатая, что бесконечно кстати…

Шуршит песок; старушки неспеша

Вдоль берега гуляют на закате,

Как школьницы, попарно… Мягкий свет,

Попискивая, тает и лучится;

Морская гладь, как тысячи монет,

Искрится, серебрится, золотится…

Рекламный ролик — это как мечта

О взрослости: табачный сумрак бара,

Луи Армстронг, труба, тромбон, гитара;

Прохладной улицы ночная пустота,

В которой чуть тревожно и легко

Дышать и двигаться, опережая горе,

И, главное, все это далеко,

Как противоположный берег моря;

Как то, чего на самом деле нет,

Но как бы есть — что в неком смысле даже

Чудеснее… Часы поют рассвет;

Индеец целится и, значит, не промажет.

1986

«В пустоте из полиэтилена…»

В пустоте из полиэтилена

С непривычки можно задохнуться.

По стволам течет туман, как --">