Аркадий Кутилов - Поэмы

еще об одной...

Как стояла она, русокосая,

к танцплощадке спиной...

Я сибирский, а наша привычка –

бить семеркой лихого туза...

Потанцуем, столичная птичка?..

Мне понравились ваши глаза.

Я жар-птиц не считаю и курами,

но посмотрим, какая же вы...

Я медвежьими выстелил шкурами

путь от Омска до самой Москвы.

Я приехал не в жмурки играть,

я приехал Москву покорять!

Буду самый читабельный в мире,

буду бомба, а вы – мой фитиль...

Ведь уже пионеры Сибири

мне на бюст собирают утиль.

Я зажгу в ваших гаснущих взорах

новый пламень – всем старым назло...

...Танец кончился, кончился порох...

И москвичку толпой унесло.

Стой, не стой, не придёт, не дождёшь –

москвичку на мякине не проведешь!

***

Хороша веревка длинная,

а беседа – откровенная...

Хороша Москва старинная,

еще лучше – современная.

А стоит она разбросанно и просто,

а Москва – она большущее село...

Только камушки да храмушки, да звезды,

да брусчатку от столетий повело.

Ах, брусчатка-чешуя,

далеко Сибирь моя,

карандашик мой в Москве забутырил.

У одних Москва в душе,

у других душа в Москве,

а у третьих – там и тут по квартире.

У меня же нет квартиры

ни в Москве и ни в Сибири.

Путь-дорога неизвестная,

и не ждет меня жена...

Потому и путешествую,

что квартира не нужна.

***

Кругосветное дам

по святым местам.

На Ваганькове, у Есенина,

выпью рюмочку во спасение...

Новодевичье... Уж полночь миновала,

фонари кого-то ищут в облаках...

Вдохновением захвачен, как обвалом,

я пристроился у Гоголя в ногах.

И опять, опять Москва на каждой строчке!

Хоть кого-нибудь на выручку зови...

В сотый раз на фиолетовом листочке

ей сказал о нержавеющей любви.

Декламирую и тявкаю на звезды...

Хоть бы пьяницу мне случай приволок...

Но безлюдно... Лишь в кустах ядрено-росных

бродит рыжий заблудившийся щенок.

Кукарекаю, но что-то не светает...

Тихим свистом поманю к себе щенка...

Хоть ему стихотворенье прочитаю:

на безденежье и пуговка – деньга.

Да к тому же он не просто щенок...

Это, граждане, московский щенок!..

Только как он оказался

возле Гоголевых ног?

Видно, так же, как и я,

ищет чудные края.

***

Я шагаю по Кремлю

в историческом хмелю.

Жутко-трепетных явлений

я наследник и судья...

Где когда-то шли олени,

а потом взошло селенье,

где летел цветочный веник

Стеньке Разину в колени...

Где шагал когда-то Ленин –

здесь теперь

шагаю я!..

Ну-ка, сбавь обороты, –

вон за тем поворотом,

ах, за тем поворотом

я присел на хвосте!

Выплывает царь-пушка...

А калибр... Да чего там!

Вы подобных калибров

не найдете нигде.

Удивляла живого и мертвого,

всех славян и татар-бедолаг...

Здесь характер Ивана Четвертого –

показуха да медный кулак.

И в общем-то, Грозный, с эпохой играя,

домашних своих ну, совсем не берег...

Вот сына угрохал... Статья сто вторая...

Гласит – "до расстрела". Возможен и срок.

Возле чуда-орудия

я зевну во весь рот:

Я, товарищи людие,

в общем, мирный народ.

Я не славлю дубину, автомат и централку^[1],

я кричу: "От штыков неуютна Земля!.."

Вы поставьте к царь-пушке

царь-бетономешалку, –

правды истинной ради,

равновесия для.

***

Я шагаю, спускается вечер.

Сердце грусть начинает кусать:

если Пушкина где-нибудь встречу,

что спросить и о чем рассказать?

От шагов тишина не грубеет...

Дай же бог сто эпох не грубеть!..

А царь-колокол ночью вспотеет,

как немой, что пытается петь.

Ах, Москва, – белоснежная книга,

да жар-птичьи следы на снегу...

Из Сибири к тебе каждый миг я

все бегу, все бегу, все бегу...

По стерне, по ромашкам да розам.

Я, --">