Аше Гарридо - Ангелы и другие

жилья,

среди вас такой же один живет

человек по имени я.

И любой другой, кого ни возьми:

пекарь, лавочник, почтальон –

для него, как водится между людьми,

человек по имени он.

И мелькают бликами тысячи лиц,

и смотрит Бог с высоты,

как он ищет по всем сторонам земли

человека по имени ты.

А найдет – сколь чудны дела Твои!

И свет родится из тьмы,

когда родятся из тех двоих

двое по имени мы.

Дай им Бог, и ангел над ними рей,

И храни их ангел от всех скорбей,

да минует их судьба моя:

человека по имени я.

***

Любовь моя за тридевять земель,

благодарю, прощаю Бога ради,

за то, что жить в эпоху перемен

мне повезло, в твои глаза не глядя,

на страх и риск, мучительно, с трудом –

и так легко, как мне дается ныне,

не меряя себя твоим стыдом,

твоей надеждой и твоей гордыней.

Наверно, так устроила судьба

надменная, заботливая, чтобы

я стал, за неимением тебя, тобой –

и чем-то большим, чем мы оба.

И точно там, где мне всего больней,

тебя всего смертельней не хватало,

я рос. Так рвутся из живых корней

над спилом стебельки побегов малых.

И не торгуясь с Богом и судьбой,

согласно или вопреки природе

так я и заполнял самим собой

зияющую пустоту напротив.

И вот уже не стало пустоты,

а что осталось – мною зарастает,

и я не нахожу, куда здесь ты.

Но мне тебя так странно не хватает.

***

Игра теней на фоне двери:

друг в друга проросли живьем

приобретенья и потери

по обе стороны ее,

как эдакий король крысиный

с зубами, о семи хвостах.

А я – Щелкунчиком: в лосинах,

в кафтане красном и в усах.

Я погляжу, как в пасти черной

Играют блики на зубах.

Я сабелькою золоченой

крест-накрест и вокруг себя!

Ненастоящему герою

не одержать семи побед:

я нараспашку дверь открою

в надежде совершить побег.

Но: беглецом в кафтане алом

метаться в проходном дворе

нельзя.

Ты видишь, все пропало,

и мне не выйти из дверей,

и если не придет подмога,

меня не сменят на посту,

то здесь, у этого порога

игрушкой крашеной паду

в мундире, празднично блестящем…

Но ты, печальна и горда,

в руках качая, настоящим

ты назовешь меня тогда.

Soprano

   Тамаре Цуциевой

Когда ты закроешь глаза, запрокинешь лицо,

С пугающей легкостью звуки исходят из горла,

И звонко трепещет оно, обнаженное гордо,

И в этом родство твое с зябликом или скворцом.

И нам остается почти суеверно застыть

В боязни нарушить вот то состояние мира,

В котором возможно так царственно, голо и сиро

Собой пребывать, как сейчас это делаешь ты.

Мы тоже, мы тоже – когда-то, когда-нибудь, но

Однажды сумеем, мы станем такими, как надо,

А если б не это, какая тогда бы досада

Нам радость прожгла, что кому-то, а нам – не дано.

***

Мне снилась охота, я не был охотником в ней,

я спал на поляне, когда затрубили рога.

И все мое тело до кончиков узких ступней

подернулось дрожью, когда затрубили рога.

И я потянулся из мятной моей тишины

и смял ее в пальцах, когда затрубили рога.

Стрекозы метнулись с нагретой лучами спины

и взмыли сверкая, когда затрубили рога.

И некому было утешить меня и обнять.

Я знал, что случится, когда затрубили рога.

И звери кричали и плакали, звали меня.

И я отозвался, когда затрубили рога.

И я обернулся оленем и мчал во всю прыть

навстречу охоте, когда затрубили рога.

И травы мне в ноги кидались, плача навзрыд,

и ветви тянулись, когда затрубили рога.

В короне ветвистой, как царь, величав и могуч

я встал перед ними, когда затрубили рога.

Я их уводил, и я знал, что уйти не смогу,

но встал перед ними, когда затрубили рога.

И я не хотел до конца досмотреть этот сон,

и он оборвался, когда затрубили рога.

И пальцы я стиснул, и мята дохнула в лицо,

когда я проснулся. Когда затрубили рога.

***

Ты что хочешь делай – только пой.

Над тобой дрожит небесный купол.

--">