Уильям Шекспир - Страстный пилигрим

как пук соломы, страсть спалила;

Губила страсть, сама ее творя;

Моля продлиться, прочь сама спешила.

Развратница ль? Любила ль неизменно?

Во всем скверна, ни в чем не совершенна.

8

О, если так же музыка близка

С поэзией, как нежный брат с сестрою,

То наша нежность будет велика:

Ведь ты дружна с одной, а я с другою.

Ты любишь Доуленда^[1]; иего игра

Небесная на лютне — всем блаженство.

Мне ж Спенсер^[2] мил; так мысль его остра,

Что без труда над всеми взял главенство.

Ты — любишь лире Фебовой внимать,

Божественной гармонии царице,

А я — готов в блаженстве утопать,

Когда один пост он, без цевницы.

Одно у нас с тобою божество,

И я в тебе боготворю его.

9

Прекрасным утром красоты царица

………………………………………………^[3]

Бледней молочно-белой голубицы

От страсти к отроку, что горд и дик.

Едва она на холм крутой спустилась, —

Адонис перед ней, со стаей псов.

И вот к нему, любя, она взмолилась,

Чтоб не ходил он дальше, вглубь лесов.

«Однажды юношу я здесь видала:

В бедро он вепрем ранен был лесным;

Смотри, как раз сюда», — она сказала

И обнажила бедра перед ним.

Ран больше, чем одну, увидел он

И, покраснев, в лес убежал, смущен.

10

О розовый бутон, что раньше срока

Уж сорван и увял еще весной,

Померкшая жемчужина востока,

Ты рано смерти срезана косой.

Так слива, что дозреть еще должна,

Порывом ветра с ветки сорвана.

Я плачу о тебе, хоть в завещанье

Тобою упомянут я не был.

Но наделен я свыше ожиданья, —

Ведь ничего себе я не просил.

Друг милый, о пощаде я молю:

Ведь получил я — нелюбовь твою.

11

Венера, юной красотой пленясь,

В тени дерев Адониса прельщая,

О страсти Марса завела рассказ,

Его движеньям пылким подражая.

«Вот так, — сказала, — он обнял меня;

Вот так с меня совлек он одеянья», —

И обняла Адониса она,

Чтоб вызвать отрока на подражанье.

«Так воин-бог к устам моим приник»,

И рот ко рту Адониса прижала;

Но лишь перевела дыханье, вмиг

Отпрянул он, не соблазнен нимало.

О, если б ты могла меня ласкать,

Пока я сам не захочу бежать.

12

Старости не сжиться с юностью шальною:

Юность так беспечна, старость так грустна;

Юность — утро лета, старость — ночь зимою;

Юность — летний жар, а старость холодна.

Юность силой пышет, старость еле дышит;

Юный бодр, старик убог;

Юность смотрит смело, старость — охладела;

Юный резв, а старый строг.

Старость, ты презренна; юность, ты блаженна;

Молоды любви черты.

Старость ненавижу. О, пастух, приди же!

О, как долго медлишь ты!

13

Что красота? Лишь суетность одна,

Лишь внешний блеск, что быстро тусклым станет.

Стеклу подобна хрупкому она,

Бутону, что, едва раскрывшись, вянет.

Как суетность, цветок иль блеск стекла,

Лишь пробил час, — она уж отошла.

Не возвратишь потерянного ты;

Блеск не вернется, как ни три тряпицей;

Увянув, на земле лежат цветы;

Разбитое стекло уж не склеится.

Так красоту ничто уж не вернет —

Ни снадобья, ни краски, ни уход.

14

«Спи мирно! Доброй ночи!» — так она

Сказала мне, лишив меня покоя

И в келью скорби заключив меня,

Чтоб счастье я оплакивал былое.

«Будь счастлив!» — но счастливым не был я,

И ужином была мне грусть моя.

Она мне улыбалась: не пойму —

Из дружбы или ненависть скрывая?

Была ль изгнанью рада моему?

Ждала ль, что я назад вернусь, блуждая?

Да, словно призрак должен я блуждать,

И счастья мне вовек не отыскать.

15

Как на восток гляжу я, боже мой!

Как сердцем я кляну часы! Денница

Уже зовет нарушить чувств покой;

Но я, на взор не смея положиться,

Внимаю Филомеле, истомясь.

Пусть жаворонка б песня так лилась!

--">