Клавдия Прокофьевна Пестрово - Цветы на подоконнике

КЛАВДИЯ ПЕСТРОВО. ЦВЕТЫ НА ПОДОКОННИКЕ (Австралия, 1965)

Зима в Сиднее

Холодный ветер весело качает

На голых ветках красные цветы

И, улицы до блеска выметая,

Срывает с крыш железные листы.

И пальму юную схватив за ворот,

Свивает из волос ее клубки.

А солнце лакирует ярко город

И тонут чаек белые платки

В лазурно-золотистой кисее.

И пена бесноватого прибоя,

Как снег, когда-то… Где-то под Москвою…

В разрытой за день, мягкой, колее…

Караджонг

Тамаре и Глебу Б.

Догорал уже день тот осенний,

Бил заката торжественный гонг

Над долины синеющей тенью

У подножья высот Караджонг.

Засыпали под заревом алым

Эвкалипты в расселинах скал

И меж листьями осень звучала,

Как немолчный прощальный хорал.

А кругом — краснобурые спины

Тех же скал, равнодушных к векам

И внизу растекалась равнина,

Почти так же бескрайно, как там…

И, притихши, как птицы в ненастье,

— Дети чуждых и дальних сторон —

Мы с тобой были близко от счастья,

В этот день, у высот Караджонг…

Terra Australis (Южная Земля — лат.)

Смоковница, безлистая, сухая,

У лукоморья в сон погружена

И океан брюзжит, припоминая

У ног ее былые времена.

«…Тогда здесь не было скамеек белых

И паровозный не визжал свисток…

Летели, обрывая листья стрелы

И эму грузно падали в песок.

Шумела ты, главой зеленолистой

Под клики радостных нагих фаланг.

Свистел, как ветер, лентой золотистой

Добычу настигая, бумеранг.

В кострах шипели листья благовонно,

Варили любры^[1] черные еду.

Сбегались пикканинни. Щелкал сонно

Рой розово-хохлатых какаду.

И выли, ночью, красные ущелья,

Где разукрашенные дикари,

Бросая копья, в боевом весельи,

Скакали в пламенном корробори.

Теперь не то… Кликушный вой сирены

В прибрежный ударяется гранит,

А на скамье, в соленых брызгах пены,

Печально любра — белая! — сидит.

Что надо ей?.. И что нам в белокожих?..»

Молчит смоковница. Ворча, прибой

Колышет пятна нефти у подножья

Морщинистой смоковницы седой.

«…Безжалостное солнце…»

… Безжалостное солнце

Сегодня, слава Богу, под вуаль

Запрятало свой раскаленный шар.

Как сероватая жемчужина

Сияет, изнутри лучась,

Сегодня день. И — никого кругом.

Лишь далеко, на горке, человек

Стрижет траву, под домиком-игрушкой,

Да предо мной, качаясь на волнах,

Ныряет — ловит рыбу — корморан.

В боках морщинистых, слоновых скал

Бурлит прибой, кипящим молоком;

Ловец, держась за белой полосой,

Вдруг исчезает, кажется, так долго!

А он уже во-он там, — качается

На белом гребне вздыбленной волны

И в темном клюве — рыбка, серебром.

Сливаются в одну симфонию

Три разных звука: чаек тихий стон,

Удары равномерные волны

И монотонное журчание

Холодного и светлого ключа,

Текущего из трещины скалы.

Я так лежу недвижно, что вблизи,

Не далее, чем в двадцати шагах,

Собрались, на горе покатой, чайки,

Как в Троицу, у церкви, девушки,

В платочках белых, в красных сапожках.

Прохаживались чинно и степенно,

Друг к дружке наклоняясь иногда,

Ну, точь-в-точь девушки, шепча секреты!

Потом, взмывая вверх бесшумной стаей,

Парили неподвижно надо мной,

Благословеньем распростертых крыльев

Напоминая дрогнувшему сердцу,

Ту церковь, у Успенья, на горе,

Куда меня водили маленькой…

Лазурный свод и Дух Святой вверху,

В раскрытых окнах ласточки и солнце!

А по углам, в голубоватой дымке,

Летели золотые херувимы,

На белых крыльях… Где б я ни была —

Каких красот, каких очарований

Не колдовала б прелесть надо мной —

В моей душе, в моих глазах, ушах,

Не выдыхаясь столько лет, не тлея,

На --">