Владислав Фелицианович Ходасевич , Георгий Викторович Адамович , Георгий Владимирович Иванов , Владимир Владимирович Набоков , Дон-Аминадо , Иван Алексеевич Бунин , Игорь Васильевич Северянин , Константин Дмитриевич Бальмонт , Марина Ивановна Цветаева , Владимир Алексеевич Смоленский , Зинаида Николаевна Гиппиус , Арсений Несмелов , Иван Иванович Савин , Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева , Николай Авдеевич Оцуп , Владимир Александрович Петрушевский - Эмигранты. Поэзия русского зарубежья

рядом?

Безлунным вечером, Бог знает где, вдвоем,

В удуший духов, над облаками дыма…

О том, что мы умрем. О том, что мы живем.

О том, как страшно все. И как непоправимо.

«Нам Trista — давно родное слово…»

Sulmo mihi patria est…

Овидий

Нам Trista — давно родное слово.

Начну ж, как тот: я родился в Москве.

Чуть брезжил день последнего, Второго,

В апрельской предрассветной синеве.

Я помнить не могу, но помню, помню

Коронационные колокола.

Вся в белом, шелестящем, — как сегодня!

Мать улыбаясь в детскую вошла.

Куда, куда? — мы недоумеваем.

Какой-то звон, сиянье, пустота…

Есть меж младенчеством и раем

Почти неизгладимая черта.

Но не о том рассказ…

«Как холодно в поле, как голо…»

Как холодно в поле, как голо,

И как безотрадны очам

Убогие русские села

(Особенно по вечерам).

Изба под березой. Болото.

По черным откосам ручьи.

Невесело жить здесь, но кто-то

Мне точно твердит — поживи!

Недели, и зимы, и годы,

Чтоб выплакать слезы тебе

И выучиться у природы

Ее безразличью к судьбе.

«Там, где-нибудь, когда-нибудь…»

З.Г.

Там, где-нибудь, когда-нибудь,

У склона гор, на берегу реки,

Или за дребезжащею телегой,

Бредя привычно под косым дождем,

Под низким, белым, бесконечным небом,

Иль много позже, много, много дальше,

Не знаю что, не понимаю как,

Но где-нибудь, когда-нибудь, наверно…

Константин Дмитриевич

Константин Дмитриевич Бальмонт 1867–1942

Прощание с деревом

Я любил вознесенное сказками древо,

    На котором звенели всегда соловьи,

А под древом раскинулось море посева,

    И шумели колосья, и пели ручьи.

Я любил переклички, от ветки до ветки,

    Легкокрылых, цветистых, играющих птиц.

Были древние горы ему однолетки,

    И ровесницы — степи, и пряжа зарниц.

Я любил в этом древе тот говор вершинный,

    Что вещает пришествие близкой грозы,

И шуршанье листвы перекатно-лавинной,

    И паденье заоблачной первой слезы.

Я любил в этом древе с ресницами Вия,

    Между мхами, старинного лешего взор.

Это древо в веках называлось Россия,

    И на ствол его — острый наточен топор.

Узник

В соседнем доме

Такой же узник,

Как я, утративший

Родимый край, —

Крылатый, в клетке,

Сердитый, громкий,

Весь изумрудный

Попугай.

Он был далёко,

В просторном царстве

Лесов тропических,

Среди лиан, —

Любил, качался,

Летал, резвился,

Зеленый житель

Зеленых стран.

Он был уловлен,

Свершил дорогу —

От мест сияющих

К чужой стране.

В Париже дымном

Свой клюв острит он

В железной клетке

На окне.

И о себе ли,

И обо мне ли

Он в размышлении, —

Зеленый знак.

Но только резко

От дома к дому

Доходит возглас:

«Дурак! Дурак!»

9 октября 1920, Париж

Только

Ни радости цветистого Каира,

Где по ночам напевен муэззин,

Ни Ява, где живет среди руин,

В Боро-Будур, Светильник Белый мира,

Ни Бенарес, где грозового пира

Желает Индра, мча огнистый клин

Средь тучевых лазоревых долин,

Ни все места, где пела счастью лира,

Ни Рим, где слава --">