Алексей Максимович Парщиков - Я жил на поле Полтавской битвы

однообразья в солдатах, когда их полки объезжают царь и король!  Все хотели понравиться этой войне, все сияли, но кто же герой?  Отделяется он от рядов, сцепленных так, что ни трусов там нет, ни героев,  как, сойдя со стены, трепеща и прямясь, уплыла бы полоска обоев.  2.3. КАРЛ  На восьми туманах-гвардейцах над битвой в коляске несомый король  покачивается между пуль и в музыку боя впивается, словно спираль.  Карл, не будь у тебя ни врагов, ни армад, а только деньги и деньги,  ты не спал бы величеством, тела на величестве пляжа, а в деревеньке  рыбацкой нанял бы десятерых, чтобы дрались против тебя и скуки,  от твоего лучезарного идиотизма ослеп Мазепа и его казаки,  если жмурился ты, шли навстречу короны каркасами радиолярий,  но простейшие не объяснят генералам, где знамёна полки растеряли,  воевать - это тебе не зайцев стрелять в сейме, прости, излагаю вольно,  это тебе не стёкла побить с друзьями в лучших домах Стокгольма.  Я бы создал вам землю вторую, но материалов хватит на небольшой шар  диаметром около метра; военные на него ложатся в скафандрах, дыша  из одного баллона, и друг друга гоняют по законам, оговорённым ООН,  переползая, словно чулок по лампочке, когда его штопают  со всех сторон.  Вот спугнул офицер офицера и на челе у того сосчитал капельки пота,  это, значит, разбита в таком-то районе такая-то, скажем, пехота.  Нет, тебе нравится ездить с оружием и помрачать бесконечности русских окраин,  нравится, если: а) колют, б) рубят, в) режут, мне нравится шведский дизайн;  думаю, Карл, от признаний моих ты бы впал в драгоценную ярость:  город для пыток меня ты в ответ основал бы и не ощутил бы усталость.  Здесь я, фью-фью, что искать и ветвистою злобой морочить астрал?  Королю наливают стакан, - я его осушаю, и меня не ведут на расстрел,  вот я бью короля по щеке, и король подставляет другую - не видит меня,  ждёт его допельклепер лифляндский под турецким седлом -  я рассёдлываю коня, я ладонью полполя королю закрываю, где солдат                                            Авраам⁴ похищает шведское знамя, -  Карл не в силах меня наказать - мёртвые не управляют нами,  мёртвые ходят в одеждах из яблочных шкурок на воздухе летнем, -  лишь вещества! - а историю сделает тот, кто родится последним.  Видишь, горки на поле тут и там возникают, оседая                                                                 мгновенье спустя, -  это всадники сшиблись, их кони на задних ногах, а передними -                                                                 воздух вертя;  осыпается круча, где смерть сердцевину гори вычищает подкопом,  и летит в пустоту человек и уносится неким потоком.  Кто убит наповал, выпадает из сечи, как батарейка, выкатываясь из гнезда,  и разряжается в землю, и всходит над Ворсклой неназванная звезда.  Ты взираешь в трубу золотую, в трубу золотую, в трубу, ресницы  теряя и, увы, интерес  Карл, на черепе у тебя можно прочесть, - дубль-ве! - ты почти уже лыс  Кто же поле приподнял с враждебного края, и катится войско на Карла.  и нету заслона, стала бессмысленной битва, словно на каждом бойце  было написано Слово.  Есть черепаха на Ворскле, а у черепахи - неприступный затон,  она похожа на лампу, запаянную в непроницаемо-чёрный плафон.  С нею нет никого. Ею никто не питаемся. Её коготь заразен.  Карлу она - Друг, брат и сестра - черная черепаха с пятиугольным глазом.  2.4. ИВАН МАЗЕПА И МАРФА КОЧУБЕЙ  В доме снеди росли, и готовился пир, так распорядился Мазепа,  третий день во дворце блюда стояли, и уже менялся их запах,  мычали коты от обжорства и неподвижно пересекали залы;  дичая, псы задыхались от пищи, под лавками каменели, треща хрящами,  рыбы лежали - пока их усыпляли, они подметали хвостами двор,  зеркала намокали в пару говяжьих развалов, остывал узвар,  тысячи щековин солёных, мочёные губы, галушки из рыбных филе,  луфари и умбрины в грибной икре черствели в дворцовой мгле;  полк мухобоев караулил еду, и гетман ступал в шароварах, как языки,  кривые турецкие вина носили бессонницей трезвые казаки;  столь долгоносые мыши, что, казалось, наполовину залезли в кульки, алели  бесстрашно на солнце закатном, и, если от них вести параллели,  мы наткнемся на красные перцы в бутылях - так же спокойны они,  и еще: словно жгучие перцы в стремительной водке, мутились                                                                 свечные огни,  и бурели привезенные из Афона лимоны, были настежь открыты  --">