Анна Юрьевна Гедымин - С четверти первого до полседьмого

за походку, голос, глаза».

А годы спустя, на исходе сил,

Она рванулась в вопросе:

«За что? За что ты меня разлюбил!

За что, окаянный, бросил!»

А он усмехнулся в ответ и сказал:

«За все: за походку, голос, глаза».

«Душноватые, буйные, дальние дни…»

Душноватые, буйные, дальние дни

Ты прости мне, о Господи, и сохрани!

Пусть развеется начисто, как болтовня,

Что в недуге и горе он предал меня!

Ты прости ему низость и трусость — прости,

Он — за давностью боли — безгрешен почти…

«До чего мы с тобой не похожи…»

До чего мы с тобой не похожи!

Аж мороз пробирает по коже.

Веет вечер прохладой морскою,

Что неправильно под Москвою.

Крики чаек и запах тины

С этой речкой не голубою

Так же явно несовместимы,

Как, наверное, мы с тобою.

Но я знаю: когда без тренья,

Словно в море с вышки, с размаху,

Я в иное уйду измеренье,

Неподвластное злобе и страху,

Недоступное сраму и блуду, —

Я и там тебя не забуду.

«Бремя давней любви…»

Бремя давней любви —

это счастье особого рода.

Ты продлил бы мне, Господи,

кроткое это житье!

Ну а если нельзя без геройства —

пусть, ладно, свобода.

Только пусть поскорей,

я хочу пережить и ее.

Я согласна хлебнуть вышины,

как не всякая птица,

Сквозь мелеющий воздух

мучительной красоты.

Лишь бы к ночи хотя бы

в душистой избе схорониться,

Где в хорошее лето

окна достигают цветы.

А потом вспоминать, улыбаясь,

звоночки трамвая,

Ярко-желтые пятна на синем

(листва и вода)

И подумать, что осень

так сладко меня забывает,

Как никто из людей

никого, ни за что, никогда…

«Твой голос морозен…»

Твой голос морозен —

впору надеть тулуп.

Какого дьявола!

Растопи эти льдины!

Ну почему, почему,

почему так глуп

Самый умный

и самый необходимый!

За что, несчастье мое,

ты это все говоришь!

Тебя — разлюбила!

Придумать такие бредни!

Свобода кончилась на тебе!

Ты — Париж,

Который стоит обедни.

К Парижу этому

вел диковатый шлях —

Дорога жизни моей,

проложенная негладко.

И теперь я требую,

чтобы на Елисейских Полях

Были теплые летние сумерки!

Без осадков!

«С четверти первого до полседьмого…»

С четверти первого до полседьмого

Ночь осыпа́ла звездами поле.

Только окно опустеет — и снова

Росчерк — и вздрагиваешь поневоле.

А из другого окошка, лесного,

Душу томили птичьи оркестры…

С четверти первого до полседьмого

Ты говорил невозможные тексты!

Ты умолкал — и как в школе, прилежно,

Запоминала я каждое слово,

Зная — все кончится неизбежно

И безвозвратно — в начале седьмого.

Вспомним опять, как дела наши плохи,

И замолчим, и уйдем из-под крова

Дома-музея лучшей эпохи —

С четверти первого до полседьмого.

«Говорят, у нее…»

Говорят, у нее

были предки в Польше,

Говорят, до него

ей никто не был мил,

Говорят, любила его

даже больше,

Чем он ее не любил…

Мы похожи с ней.

А глаза и брови —

Ну один к одному!

Я ли ей не родня!

И походка, и рост…

Что до польской крови,

Так и это есть у меня.

А различье — одно:

вся душа, все поры

Изнывают —

я столько лет без огня!

Как мне холодно с ним —

с чудаком, который

Безответно любит меня!

Придавили сердце мое,

словно льдиной,

На душе ощущается

недород…

Счастье в том, говорят,

чтобы быть любимой,

А выходит — наоборот:

Я завидую ей —

той, что родом из Польши,

Ей, старухе,

которой один лишь был мил,

И она любила его

даже больше,

Чем он ее не любил…

«Пожалуй, не люблю, — сказал…»

--">