Хорхе Луис Борхес - Стихи разных лет. Борхеизмы

колец,

а эти — новые девять,

и так без конца…^[2]

С годами

стали меня покидать

прочие дивные краски,

остался лишь робкий свет,

нерасторжимая тень

и первоначальное золото.

О закаты, о тигры,

о пламя мифа и эпоса,

о самое дивное золото —

твои пряди, желанные

вот этим рукам.

Ист-Ленсинг, 1972

Из книги “Железная монета ’ (1976)

Элегия невозможному воспоминанию

Я всё бы отдал — только бы припомнить

тот пыльный немощёный переулок

среди приземистых белёных стен,

где стройный всадник заслонил зарю

(на нём большое выцветшее пончо),

вокруг равнина в некий день без даты…

Я всё бы отдал — только бы припомнить,

как мать в имении Санта-Ирене

глядит на утро и ещё не знает

фамилии своей грядущей — Борхес…

Я всё бы отдал — только бы припомнить

сраженье у Сепеды, где бы я

мог свидеться с самим Эстанислао

дель Кампо^[3], встретив посвист первых пуль

своей беспечно радостной отвагой…

Я всё бы отдал — только бы припомнить

дверь в потаённом загородном доме,

которую отец мой еженощно

толкал, пока во сне не затерялся,

пока четырнадцатого числа

февральским днём 38-го года

не отворил её в последний раз…

Я всё бы отдал — только бы припомнить,

как корабли Энгиста^[4] отплывают

от датских дюн, чтоб остров захватить,

ещё не ставший Англией покуда…

Я всё бы отдал — только бы припомнить,

как внемлю я Сократовым словам

в тот вечер неминуемой цикуты,

когда он преспокойно размышлял,

что есть бессмертие, неторопливо

суждения и мифы вороша,

а между тем от ног его холодных

струилась к сердцу синяя погибель…

Я всё бы отдал — только бы припомнить

тот миг, когда бы ты в любви призналась,

а я не мог бы до утра заснуть,

мятущийся, счастливый…

Из книги “История ночи" (1977)

Зеркало

Ребёнком я боялся увидеть в зеркале

чужое лицо или слепую, безликую

маску, за которой скрывалось бы

нечто ужасное. И ещё я боялся,

что в зеркале молчаливое время

собьётся однажды с ежедневного курса

человечьих часов да и приютит

в своём ленивом мнимом пространстве

новые существа, формы и краски.

(Я об этом помалкивал — дети пугливы.)

Теперь я боюсь, не вобрало бы зеркало

истинное обличие моей души,

терзаемой мраком и прегрешениями,

которую зрит Бог и, возможно, люди.

Из книги “Тайнопись (1981)

Гимн

Этим утром воздух

напитан невероятным благоуханием

райских роз.

На берегу Евфрата

Адам постигает всю свежесть воды.

Золотой дождь струится с неба любовью Зевса ^[5].

Выныривает из моря рыба,

и человек из Агригента^[6] вспомнит,

что он был этой рыбой.

В пещере, которую назовут Альтамира^[7],

безликая рука вычерчивает

крутой хребет бизона.

Рука Виргилия лениво ласкает

шелка, которые везли

из царства Жёлтого Императора

караваны и корабли.

Первый соловей запевает в Венгрии.

Иисус разглядывает на монете профиль Кесаря.

Пифагор рассказывает своим грекам,

что у времени та же форма, что у круга.

На одном из островов Океана

серебристые борзые преследуют золотых ланей.

На звонкой наковальне куют меч,

который не подведёт Сигурда^[8].

Уитмен поёт на Манхэттене.

Рождается в семи городах Гомер.

Дева только что пленила

белого единорога.

Прошлое возвращается, как прилив,

и все эти древности наплывают

потому, что тебя поцеловала женщина.

Удача

Каждый обнимающий женщину — Адам.

Женщина — Ева.

Всё вершится впервые.

В небе я увидел белое. Мне говорят, что это луна,

но что я могу сделать одним словом

и одной мифологией?

Деревья меня немного страшат. Они --">