Георг Гейм - Стихи

Опускается мрачный вечер. Тупо

Они вкорчиваются в подушки. С реки

Наползает холодный туман. Бесчувственно

Они внемлют молитвословиям мук.

Медленная, желтая, многоногая

Наползает в их постели горячка.

И они в нее глядят, онемелые,

И в зрачках их — выцветшая тоска.

Солнце тужится на пороге ночи.

Пышет жар. Они раздувают ноздри.

Их палит огонь,

Красный круг взбухает, как пузырь.

Там, над ними, Некий на стульчаке

Ими правит жезлом железным,

А под ними роют в жаркой грязи

Черные негры белую могилу.

Меж постелей идут похоронщики,

Выдирая рывком за трупом труп.

Кто не взят, тот вопит, уткнувшись в стену,

Воплем страха, прощанием мертвецов.

Комары зудят. Воздух плавится.

Горло пухнет в багровый зоб.

Рвется зоб, льется огненная лава,

Голова гудит, как каленый шар.

Они рвут с себя липкие рубахи,

Пропотелые одеяла — прочь,

Голые до пупа,

Качаются они маятником бреда.

Смерть струится во всю ночную ширь

В темный ил и слизь морских топей.

Они слушают, замирая, как гремит

Ее посох у больничных порогов.

Вот к постели несут причастие.

Поп больному мажет маслом лоб и рот.

Выжженная глотка мучительно

Вталкивает просфору в пищевод.

Остальные вслушиваются,

Словно жабы в красных пятнах огня.

Их постели — как большой город,

Крытый тайной черных небес.

Поп поет. В ответ ему каркает

Их молитв жуткий пересмех.

Их тела трясутся от гогота,

Руки держатся за вздутый живот.

Поп склоняет колени у кровати,

Он по плечи ныряет в требник.

А больной привстает. В его руках

Острый камень. Рука его в размахе,

Выше, выше. И вот уже дыра

Вспыхивает в черепе. Священник — навзничь.

Крик

Замерзает в зубах навстречу смерти.

Umbravitae^[2]

Люди высыпали на улицы,

Люди смотрят на небесные знаменья:

Там кометы с огненными клювами

И грозящие зубчатые башни.

Крыши усеяны звездочетами,

Их подзорные трубы вперились в небо.

Из чердачных дыр торчат колдуны,

В темноте заклиная свое светило.

Из ворот, закутавшись в черное,

Выползают хворобы и уродства.

На носилках тащат корчь и жалобы немощных,

А вослед, торопясь, гремят гробы.

Ночью толпы самоубийц

Рыщут, ищут свою былую силу

И, склоняясь на все четыре стороны,

Разметают пыль руками, как метлами.

Они сами — точно пыль на ветру.

Волосы устилают им дорогу.

Они скачут, чтоб скорей умереть,

И ложатся в землю мертвыми головами.

Некоторые еще корчатся. И зверье,

Слепое, вставши вокруг, втыкает

Рог им в брюхо. И мертвые вытягиваются,

А над ними — чертополох и шалфей.

Вымер год. Опустел от ветра.

Он повис, как намокший плащ,

И со стоном вечная непогода

Кружит тучи из глуби в глубь.

Все моря застыли. В волнах

Корабли повисли и медленно

Выгнивают. Течение не течет,

И врата семи небес на запоре.

Для деревьев нет ни зим и ни лет.

Им конец, и конец навеки.

Они тянутся иссохшими пальцами

Поперек забытых дорог.

Умирающий силится воспрянуть.

Вот он вымолвил единое слово,

А его уже нет. Где жизнь?

Его взгляд — как разбитое стекло.

Тени, тени. Смутные, потаенные.

Сновидения у глухих дверей.

Кто проснется страдать под новым утром,

Долго будет стряхивать тяжкий сон с серых век.

* * *

Плавучими кораблями

нас уносило вдаль.

Зимним блеском

полосовало нас.

В море меж островами

мы пускались в пляс.

Поток проносился мимо.

В небе была пустота.

Есть ли на свете город,

где я не стоял у ворот?

Ты ли там проходила,

чью берегу я прядь?

Сквозь умирающий вечер

светил мой ищущий --">