Мухаммад Риза Огахи - Избранные произведения

могу поднять,

Как будто одурманен анашой^[1].

От изнуренья и брести нет сил,

И нет стремленья обрести покой.

Друзья, не полагайтесь вы теперь

На честь мою, на совесть, ум живой.

И прежде уйму горестей я знал,

А пост еще добавил их с лихвой.

Но, Огахи, вини не только пост:

Ты угнетен и старостью самой.

"Суровые ныне морозы стоят..."

* * *

Суровые ныне морозы стоят,

И в жизнь они вносят ужасный разлад.

Все ежатся, жмутся поближе к огню,

Его окружив наподобье Плеяд.

Но в лютую стужу людские сердца,

Как ртуть, даже возле жаровни дрожат.

Как лотосы, лица красавиц красны,

Алевшие прежде, как спелый гранат.

Был стройностью стан их похож на "алиф",

А ныне он в "нун"^[2] превратился, горбат.

В объятья любовников, полных огня,

Лукавых мерзлячек загнал снегопад.

И те, обнимая красавиц своих,

Всего достигают без всяких преград.

Ощерившисть, словно зубчатая "син"^[3],

Мороз на прохожих наброситься рад.

Надел горностаи зажиточный люд:

Зима не пугает того, кто богат.

Надежные средства от холода есть:

Халаты на вате и шубы до пят.

Но как эту зиму прожить Огахи,

Где взять ему шубу и теплый халат?

"Стуж подобных не бывало..."

* * *

Стуж подобных не бывало — страшен в этот год мороз!

И дрожит, как лист на ветке, зябнущий народ... Мороз!

Гурий пламенные лица, словно солнце в облака,

Вынуждая в мех зарыться, беспощадно жжет мороз.

А из глаз он выжал слезы и замерзшею росой

Щедро сыплет их на землю. Как жесток твой гнет, мороз!

Как ни кутается плотно в шубы снежные земля,

Всюду ей наносит раны, грудь ее сечет мороз.

Жар бесценный отнимая у костров и очагов,

Даже пламени основу превращает в лед мороз.

Навалило горы снега, дует ветер ледяной,

Разум сковывая, сеет в головах разброд мороз.

Что ему худая шуба и залатанный халат?

Вмиг продув твои отрепья, душу отберет мороз!

Обнаружились изъяны и в стихах у Огахи,

Потому что и поэту зажимает рот мороз.

"Родником удивительным стали мои глаза..."

* * *

Родником удивительным стали мои глаза:

Капли крови — не слезы — застлали мои глаза.

То огнем обожжет, то как будто резнет ножом —

Всевозможную боль испытали мои глаза.

Если я потонуть с головою могу в слезах,

Не дивись: очень долго рыдали мои глаза!

Не хранится ли в келье моей Феридуна клад?

Ведь кораллы и жемчуг рождали мои глаза.

И за пазухой слезы, слезами подол набит:

Нет, не кровь, а рубины мне дали мои глаза!

Эти капли — не зерна гранатов, не виноград,

Что нашли в вертограде печали мои глаза.

Стрелы горя в мишень не попали — торчат вокруг:

То ресницы замкнули в овале мои глаза.

Ох, затмился мой взор, а когда-то звездой сиял,

Как Чулпан^[4] на рассвете блистали мои глаза.

Страшный суд средь развалин застанет меня, боюсь,

Если будут так долго в опале мои глаза.

"Да обрушится купол презренного неба!..."

* * *

Да обрушится купол презренного неба! Ужели

Мало бед мы от злого вращенья его претерпели?

Все навыворот из-за неверного круговорота:

Правдолюб — угнетен, душегуб — пребывает в веселье.

У того, чья природа, как лук, искривилась, согнулась,

Устремленья стрела достигает намеченной цели.

У того же, кто прям, как "алиф", справедлив, прямодушен —

Стан сгибается в "нун", стрелы горя торчат в его теле.

Скопидом, что ограбил народ, уподоблен Каруну^[5],

В чьих несчетных ларях все сокровища мира блестели,

А владеющий щедрой душою — в нужде прозябает,

От бесчисленных горгстей щеки его пожелтели.

Тот, чья непристойная брань — во дворцах обитает,

На высоких айванах^[6] он нежится в мягкой постели.

А тому, кто в раздумье творит благородные бейты^[7],

Суждено на соломе валяться в разрушенной келье.

Тот, кто грабит народ, раздувая в нем зависть и злобу.

С каждым часом и днем богатеет, жиреет в безделье..

"Слово бывает и в самых любимых устах горьким..."

* * *

Слово бывает и в самых любимых устах горьким.

Семечко может быть даже в сладчайших плодах горьким.

Пламенем милых ланит опален, --">