Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин - Стихотворения, маленькие оды

СТИХОТВОРЕНИЯ

ГРЕЦИЯ^[1]

Готхольду Штойдлину^[2]

(Первая редакция)

Если б я тебя в тени платанов,

Где Илис^[3] бежал среди цветов,

Где над Агорой^[4], весельем прянув,

Расходился рокот голосов,

Где отвага юношей будила,

Где сердца к себе склонял Сократ,

В миртах, где Аспазия^[5] бродила,

Где Платон^[6] творил свой вертоград,

Где весною праздника напевы,

Звуки флейт восторженно лились,

В честь заступницы, Минервы-Девы,

Вниз с холма священного неслись,

Где вся жизнь — поэзией хранимой,

Сном богов, без времени, текла,—

Если б там нашел тебя, любимый,

Как душа давно уж обрела!

Ах, иначе обнял бы тебя я! —

Пеньем бы ты славил Марафон,

И мой взор, улыбкою играя,

Искрился б, восторгом упоен;

Грудь твою победа б молодила,

Лаврами чело твое обвив;

Скука жизни б затхлой не душила

Радости исполненный порыв.

Ах, звезда любви, твоей отрады,

Юношеский, розовый рассвет!

Лишь в чреде златых часов Эллады

Бега ты не чувствовал бы лет;

Словно пламень Весты^[7], бесконечно

В каждом сердце там любовь жила,

Дивных Гесперид плодами вечно

Сладостная юность там цвела.

Если б все ж ты наделен судьбою

Был толикой этих лет златых,

Ты бы счастлив был нести с собою

Пламенным афинянам свой стих;

Струн звенело б радостное пенье,

Кровью лился б ток лозы хмельной,

Уносило б прочь отдохновенье

Агору с шумливою толпой.

Любящее сердце б не напрасно

Жарко билось в том краю земли

Для народа, пред которым страстно

Слезы благодарные текли;

Час придет, спасешься из неволи,

Прах отринешь в горестной борьбе!

Дух нетленный, в сей земной юдоли

Нет стихии, родственной тебе!

Где они, богов сыны в Афинах?

Аттика не вспрянет ото сна,

В мраморе поверженном, в руинах

Смертная таится тишина;

День весенний сходит и поныне,

Только братьев он не застает

В той священной Илиса долине,—

И пустыня дням теряет счет.

В край Алкея и Анакреона

Низойти пути бы моему,

Там, среди героев Марафона,

В тесном я хочу уснуть дому!

Ах, последний этот плач умолкнет

О священной Греции моей,

Пусть же Парка^[8] ножницами щелкнет, —

Сердцем я уже среди теней.

К НОЙФЕРУ^[9]

В марте 1794 года

Не плачу я... Весны очарованье

Златит весь мир, напомнив детство вновь,

И, возбудив и боль и упованье,

Мои глаза кропит росой любовь.

Еще мне дарят сладкую отраду

Лазурь небес и изумрудный луг.

И, внемля здесь земли божественному саду,

Я пью нектар у радости из рук.

Прими и боль! Обид во искупленье

Нам дар лучей благое солнце шлет,

И лучших дней в душе еще живут виденья,

И в ласке милых глаз о нас слеза живет!

К ВЕСНЕ^[10]

Уст цветы отцвели и холмы рамен преклонились

<...>

Но ты, сердце, живо еще! Как Селена любимца^[11]

Будит, так радость, чадо божие, сны мои гонит

Прочь, брожу ли, пленен сестрою младости пылкой,

Вешней Флорой, по милым моим полям и милейшим

Рощам, средь шумных крон, пронизанных ясной улыбкой,

Полных свистами птиц, ликованьем резвого ветра...

Сладок мне буйный клич пирующей юной природы:

Вновь ты сердце пьянишь и поля, вешнее чадо,

Солнца радостный луч! О первенец! Здравствуй,

Первенец времени! Славься, ликующий! Здравствуй!

Вот пали цепи и, буйнокипящая, славит

Волю волна, сотрясая пространство. И, юны,

Крепки, мы, грудь обнажив, отдаваясь потоку,

С ним воспряв, с ним и пав, ликуя, в вечном движенье

Славим чудо Весны и кличем вешнее солнце.

Брате! Млеет земля в лучах улыбки эфира,

Ждет и тает в волнах любви и, словно танцует,

Негой счастья полна. О радость! Бьет час: подъемлет

Жезл свой над краем гор сын элизейской долины.

Каждый видел, как милого друга Флора встречает,

Как тоскует в плаще росы, предвкушая рожденье

Огненных стрел над темницею гор! Вот румянец

Тронул бутоны ланит, пробудило пыланье

Кроткую, флер совлекая, и нежные чада,

Травы, рощи, цветы, виноградные --">