Алистер Кроули - Дневник наркомана

университете.

     А затем, как я уже сказал, подкатила волна. Моя мать вступила в Красный Крест  и погибла в первый  год войны. Всеобщее смятение  было таково,  что я узнал про это лишь спустя полгода.

     Перед самым перемирием умер от гриппа и мой отец.

     Я пошел  служить  в авиацию; делал  я это  неплохо, правда так и не был уверен до конца ни  в самом себе, ни в своей машине. Мой командир эскадрилии говаривал мне, что из таких как я никогда не выходят великие асы.

     -  Старые  дела, тебе не хватает инстинкта,  - сказал  он,  добавляя  к существительному полностью бессмысленное прилагательное, с помощью которого, однако, умудрился прояснить свое высказывание.

     -  А  получается,  -  добавил  командир,  -  только  потому что у  тебя аналитический склад ума.

     Что  же,  пожалуй у меня  и в самом деле ум аналитический. Поэтому  я и принялся за эти записки.  Вообщем, к концу  войны я оказался  "рыцарем". Это вышло, как мне до  сих пор  кажется, благодаря канцелярской ошибке какого-то чиновника.

     Что до дяди Мортимера, он так и жил своей жизнью ракообразного; хмурый, богатый, суровый, старый холостяк. Мы не слышали о нем ни слова.

     А  потом, около  года назад,  он  скончался;  и  к своему  удивлению  я оказался единственным наследником пяти-шести тысяч годового  дохода, а также еще и владельцем Барли-Грандж - и в самом  деле чертовски красивого места  в Кенте; достаточно неотдаленного, чтобы  было удобно состоятельному  молодому человеку, не чуждому светской жизни, каким я стал;  но главным плюсом имения было наличие  искусственного  водохранилища,  достаточно просторного,  чтобы служить аквадромом для моего гидроплана.

     Пускай у меня и отсутствует, как сказал Картрайт, инстинкт авиатора; но это единственный вид спорта, который меня волнует.

     Гольф?  Когда пролетаешь над  площадкой для  гольфа,  какою  же  мелкой дрянью смотрятся все эти люди! Какими напыщенными пигмеями!

     Теперь  по  поводу  моей  депрессии.  Когда наступил  конец войны,  и я остался  без гроша, без работы, полностью ограбленный военным временем (даже если бы у меня  и были  какие-то деньги),  чтобы продолжить свою медицинскую карьеру, мне пришлось разработать совершенно новую психологию. Знаете, когда вы участвуете в воздушном поединке, то ощущаете себя обособленным от  всего. Во  всей  Вселенной  нет никого  кроме  Вас  и боша,  которого вы  пытаетесь подбить. В этом есть нечто обособленное и богоподобное.

     Так что, когда я оказался  вышвырнут благодарным государством на улицу, я превратился в животное  совсем нового вида.  В  самом  деле, мне частенько приходила  в  голову  мысль,  что никакого "Я" вообще  нет; что мы - простые средства выражения  чего-то еще; и полагая,  что мы  принадлежим самим себе, становимся просто жертвами глубокого заблуждения.

     Ладно, черт с этим! Ясно, как  божий день - я превратился в отчаявшееся дикое  животное. Мне слишком  хотелось есть, скажем так, чтобы тратить время на мучительные размышления о том о сем.

     И вот тогда-то и пришло письмо от адвокатов.

     Это  был еще  один  новый  опыт  в  моей  жизни.  До  этого  я  не имел представления до какой низости способно опуститься раболепие.

     - Между прочим, сэр Питер, - сказал мистер Вольф, - конечно потребуется время,   и  не  малое,  чтобы  уладить  эти  дела...   Ведь   унаследованная собственность велика, очень велика. Однако, я полагаю, что учитывая нынешние времена вы не будете обижаться, сэр Питер, если мы вручим вам для начала чек на тысячу фунтов.

     Только  когда  я очутился за  дверями, до  меня  дошло  как  сильно  он нуждался в том, чтобы вести мое дело. Мог бы  и не беспокоиться. Он управлял делами бедного  старого дяди  Мортимера достаточно хорошо все эти годы; едва ли я захотел бы передать их в руки нового человека.

     Что меня действительно  порадовало  во всей  этой истории, так это один пунктик в завещании. Старый краб просидел всю войну в клубе, хватая за рукав всех, кто оказывался рядом; и все же продолжал отслеживать, чем я занимаюсь. В завещании было сказано, что он делает меня своим наследником "за блестящие заслуги перед отечеством в трудную для последнего годину".

     Такова истинно  кельтская психология. Когда  закончен  разговор, всегда остается нечто такое, о чем ни  сказано  ни  слова,  но что  проходит сквозь землю, и упирается --">