Александр Бренер - Бздящие народы

Александр Бренер, Барбара Шурц

Бздящие народы

Памяти черного знамени, а также всем нынешним анархистам — стихийным или сознательным. Take care, и хорошего настроения.

ЗДРАВСТВУЙТЕ!

Сейчас на Земле живёт семь миллиардов человек. В основном, это бздящие народы. Они забыли, что можно и нужно сопротивляться отношениям власти на этой планете. Они забыли, что необходимо противостоять хамству и холуйству, давлению и разложению. Они не хотят напрягаться во имя собственного достоинства, не хотят отстаивать свои права, не хотят проявлять справедливость и милосердие. Они просто плодятся и выживают, открывают офисы и пялятся на витрины. Неужели их всех подвергли лоботомии? Нет, они просто бздят. Конец двадцатого века — время великой бзды, купеческого примирения, зубоврачебной покорности. Но наша книга не такова. Наша книга — боевая рана. Она дымится от несогласия и гордости, от азарта и неистребимой охуелости битвы. Мы кидаем в толстолобую харю неолиберализма наше котячее зловоние, наше щенячее негодование, нашу поросячую независимость.

Мы — это Барбара Шурц и Александр Бренер, влюблённая парочка. Мы не пишем роман, но хотим поведать здесь нашу подлинную историю. Мы повстречались, чтобы скандалить, кидать яйца в подонков, трахаться и напоминать друг другу о существовании анархии. Барбара — австрийская тёлочка, Александр — русский кобелёк. Разные культурки взрастили нас и голосят за нашими спинами, как волчьи стаи, как шакальи полчища. Но нам плевать на наши популяции и традиции. Главное — это наша личная орально-гени-тальная солидарность и взаимовыручка. Мы интернационалисты и индивидуалистические анархисты. Еще мы феминисты. Мы верим только в одно сообщество — влюблённых. Мы посылаем воздушный поцелуй сапа-тистам. Мы отрицаем всех навязываемых нам литературных предшественников и наставников — мы срать хотели на Уильяма С. Берроуза и на Ирвина Уэлша, на Луи-Фердинанда Седина и на Тома Вулфа. Все деятели культурки в большей или меньшей степени продавались гегемониальной похабщине власти, а мы не хотим. Скурвимся мы или не скурвимся, покажет время. А пока мы плюём на все ваши дорогие могилы, хиппи-недоноски и панки-обсоски, черные пантеры и ситуа-ционисты-химеры, ёбаные красные бригады и структу-ралистсткие маскарады. Конечно, мы вас любим, но от всех вас исходит неистребимый душок патриархальности и авторитетности,саморекламы и культурной мертвечины. А от нас? В данный момент нет, а там поглядим. Нужно очень постараться, чтобы не вляпаться в господско-холуйскую историю культурки, которую стряпают папаши вроде Андре Бретона или Малкольма Макларена. А всякие там артистические какашки типа Джеффа Кунса, Владимира Сорокина или Салмана Рушди только и мечтают о том мгновении, когда они свалятся в вонючую дырку всемирного культурного сортира, да не только свалятся, но ещё и останутся плавать на бархатистой поверхности. А лужа-то действительно зловонная, омерзительная лужа! Потонуть в ней тоже ой как не хочется! Так что же делать? Творить иную культуру, которая реально разъебёт вдребезги ге-гемониальные структуры и выведет нас на дорогу прямых физических и речевых контактов! И мы реально уничтожим государство, материальную и духовную собственность, страх, нищету, невежество, властные отношения, репрессии всех видов! Большая работа нам предстоит, колоссальная! За дело, бунтующие хорьки и лисята всех стран и сословий! Не ссать!

БАЙ, БАЙ, АМСТЕРДАМ!

Мы встретились год назад. Александра выпустили тогда из тюрьмы в Амстердаме! Ура! Я отмотал целых пять месяцев. За что? Я уже рассказывал эту историю. В амстердамском Стеделийк-музеу-ме я подошёл к картине пресловутого русского модерниста Казимира Малевича. Долго же я добирался до этой картинки: из Нью-Йорка, через Париж, Берлин и Милан! На холсте был изображен маслянными красками белый крест на белом фоне. Претенциозная русская культурка, привет! У меня в кармане лежал баллончик с зеленой краской. В зале с Малевичем не было ни души. Я вытащил баллончик и струёй краски нарисовал на белой картине зелёненький знак доллара: прибил доллар к кресту, как Иисуса. В то время я уже не считал себя