Александра Александровна Свиридова - Нью-Йорк, 11 июня 2020 года

президента, стоят два патрульных автомобиля. По центру улицы, по которой ни одна машина не едет. Оба авто пустые: ни водителя, ни пассажира. Пара велосипедистов по обочине проехала.

После 50-й – повеселей: шевелятся работяги, стоят машины с листами фанеры. Заколачивают битую витрину. Пила свистнула , дрель издала короткий рык. И тишина. Работяги молчат, как в немом кино. Двадцать восьмой год: звук еще не пришел. Хоть тапера ставь на обочине – пусть бренчит на фортепиано. Прежде на работяг кто-то покрикивал: выше, ниже, левей, правей. Нынче – хъй. Тишина. Нет старшего. Все сами знают, что делать. Делают медленно, хотя никто не мешает – нет прохожих на тротуаре. Даже хозяина бизнеса нет. Всё сами, всё одни. Я вот пришла – постояла, понаблюдала. Запомнила.

На 52-й велик соблазн шагнуть влево и посмотреть, как там «Русский Самовар», но справляюсь. Иду прямо. Надеюсь, его миновало это рукотворное цунами.

57-ю - смотрите сами во всех новостях. Фанера, сколько хватает глаз. До слёз. В сторону Карнеги смотреть не могла.

Я б на месте Гугла затопила город автомобилями с камерами, которыми они дотошно снимают улицы для Гугл-мэп. Пусть бы осталось на память. Обычно лица людей замазывают в своих картинках. Ау, Брин, выходи, лиц нет.

Дальше - фанера на Коламбус Сёркл. Весь полукруг первого этажа – от 59 до 60-й - вместо сияющих бутиков Тайм-Уорнер Билдинга. Это ввергает в изумление. Ни гнева, ни слез. Такой непроговариваемый вопрос, типа: вы чего, тоже закрылись, как все? У вас что, – тоже охраны не было своей? Чтобы веером от живота их всех положить? Они же на вашу собственность покусились. Оглядываюсь, прикидываю, как бы выглядела площадь Колумба, если бы всех положили. Как смаковали бы дикторы ТВ лужи крови. Вспомнила, как Махатма Ганди велел индийцам одеться в белое, когда шли под дубинки – дать англичанам бить себя, чтобы кровь ярче проступала на белом фоне. Додумываю до конца: правильно, что не стали бороться. Хъй с ней – с фанерой. Заколотили и ладно. Город залижет раны и повязку из фанеры снимут. Только я им всем этого не забуду.

Пересекаю медленно площадь. Запоминаю фанеру.

Велосипедистов уже побольше. Кто в парк, кто из парка. На ступенях памятника кораблю у входа в ЦентралПарк спят обдолбанные бомжи. Фонтан выключен. Сухой корабль на сухом тротуаре. Приплыли.

Днем должны выставить охрану вокруг памятника Колумбу – прочла в поезде строку новостей, что сбрасывают памятники ему по всей стране. Один обезглавили и радостно играли его головой. Победители памятников.

Моряк, доплывший до безымянной земли, он виновен теперь в гибели коренного населения - американских индейцев. Эти же, что обвиняют, не виновны ни в чем: никогда никуда не плыли, земель не открывали, стран не строили, убивали поштучно – одного, ну двух-трех, но так, чтоб целые народы – никогда.

Стою у серебристого глобуса над входом в метро. Примеряюсь, хватит ли сил по лестнице сойти, или лучше спуститься лифтом. Не уверена, что преодолею брезгливость, войдя в лифт, а потому выбираю ногами. Делаю шаг от лифта к лестнице, и вижу двух немолодых белых полицейских. Они стоят между стеклянным коробком лифта и заборчиком, огораживающим лестницу к глобусу. Наблюдают за мной.

- Вы в порядке, мэм? – спрашивает один, когда видит, что я его заметила.

Трудно врать, я за минувшие сутки часа три спала. Неуверенно киваю. Улыбнуться под маской – нелепо. Стою. Он терпеливо ждет. Неизвестно чего или всего. Он насмотрелся за эти дни.

Я тоже жду, но знаю, чего: проверяю горло на всхлип, – его не должно быть, - и говорю ему: - Спасибо за вашу службу, сэр.

Он отшатывается от неожиданности, потом склоняет голову в глубоком кивке, и проникновенно отвечает: - Спасибо, мэм.

Всё: мы сообщили друг другу, что мы думаем о происходящем.

Перед тем, как спуститься в метро, еще раз окидываю взглядом площадь. Вдыхаю поглубже фанеру после дождя, втрамбовываю в память запах свежей стружки перед новыми

--">